— Он как сюда попал?
— С передовой привезли, — ответил женский голос.
— Тоже вояка.
— Зажим… тампон… еще тампон… Он чей? Наш? Венгерский?
— Он капитана Смирницкого.
Звякнуло железо о железо.
— Три осколка в такую маленькую голову, гм… а четвертый, у виска, придется оставить, — ворчит хирург. — Пульс?
— Нормальный.
— Где я? — тихо спросил Егорка.
— Ага, ожил.
…Забинтованная голова доставляла много неудобств. Сердитый хирург с рыжей, клинышком, бородкой, исподлобья смотрел на Егорку. Его колючий взгляд будто говорил: «Мне и взрослых вдосталь хватает, а тут еще ты…» Перед уходом, оборачиваясь от двери, строго наказывал:
— Лежать у меня, не двигаясь. Понятно?
Пока было больно Егорка и не двигался, а как стало легче, спросил сестру, курносую, веснушчатую девушку, — далеко ли его увезли от батальона Смирницкого.
— Брат он мой старший, нас только двое из всей семьи осталось, — решил разжалобить сестру, — ему нужно сказать, что я жив.
Дня через три Егорка получил пакет. В нем оказался шоколад, букварь, короткое письмо от комбата: «Выздоравливай, братишка. Тебя ждет весь батальон. Есть тебе и подарок. Смирницкий».
Поправлялся Егорка быстро. Старался чаще попадаться хирургу на глаза, чтобы заметил, что пора его выписывать в часть. Но хирург не торопился и делал вид, что не замечает выздоровевшего мальчишку. Тогда Егорка решил напомнить ему сам.
— Опять? На фронт? Нет, мил-человек, поедешь в тыл, к родным, — рассердился хирург.
— Некуда мне ехать, — твердо сказал Егорка. — У меня никого нет, кроме брата, капитана Смирницкого.
— На фронт я не имею права тебя отправлять. Тоже мне, вояка!
— А я убегу, — тихо, но уверенно возразил мальчик.
Наверное, доктор понял: и верно, убежит. И разрешил выдать Егорке обмундирование.
В батальоне Егорку первым увидел Митрий:
— Живой, сынок!
Схватил в охапку и потащил к солдатам.
— Смотрите, кого я принес, — закричал он с порога.
Все бросились к Егорке. Хотели было качать, но Митрий загородил его собой.
— Человек из госпиталя, сомнете.
Капитан Смирницкий, которому Егорка хотел отрапортовать о возвращении, крепко прижал его к себе.
— И кто тебе велел лезть в это пекло, мошенник ты этакий.
Егорка заплакал. Хорошо, комбат не видел. Он все прижимал его к себе, Егорка незаметно терся мокрыми щеками о его пропыленную гимнастерку.
На вечерней поверке капитан Смирницкий вызвал Егорку из строя.
Чеканя шаг, Егорка вышел на середину.
— Слушайте приказ, — громко объявил капитан. — За уничтожение пулеметной точки противника, обеспечившее успешную атаку батальона и проявленную при этом смелость и находчивость, рядовому Егору Смирницкому присвоено воинское звание «младший сержант». За этот подвиг младший сержант Смирницкий удостоен правительственной награды — ордена Славы третьей степени.
— Служу Советскому Союзу! — громко и четко ответил Егорка.
Комбат приколол серебряную звезду к груди Егорки. Ему хотелось кричать, прыгать от радости, но, вовремя вспомнив, что он солдат, а не мальчишка, степенно встал в строй.
Ночевал Егорка в домике, где поселился комбат. Вечером они пили чай, и комбат рассказал, как погиб Славка.
— Его скосил немец, которого ты потом уничтожил, Аню тоже похоронили. После вас, только три дня и провоевала. В тот день, когда тебе отправили посылку, ее миной накрыло. Тяжелый был бой.
…Наступил 1945 год. 2-й и 3-й Украинские фронты разгромили крупную группировку противника на территории Венгрии и овладели Будапештом.
Но у озера Балатон батальон Смирницкого был отрезан от своих отступающей группировкой врага и попал в окружение. Заняв круговую оборону, батальон удерживал занятый рубеж. Однако силы были неравны.
— Будем прорываться, — предупредил комбат. — Предстоит тяжелый бой. Из коммунистов и добровольцев создаем штурмовую группу, — сказал замполит. — Желающие…
Вместе со всеми шагнул вперед и Егорка.
Многие подали заявления в партию. Написал заявление и Егорка. Собрание было коротким. Зачитывалось заявление, следовали два-три вопроса, замполит поздравлял принятого в партию и говорил заветное: «Считайте себя коммунистом».
Дошла очередь до Егорки.
— Сколько тебе лет, Егорка? — спросили коммунисты.
— Двенадцатый пошел.
Все затихли.
— Рано тебе в партию, браток, рано, и в комсомол принять не можем, — серьезно сказал замполит. А потом подумал, внимательно всмотрелся в посуровевшее лицо младшего сержанта и решительно сказал: — А впрочем, примем его в комсомол, останемся живы — нам простят это нарушение Устава.