Сочинение Геракова быстро получило весьма широкую огласку. Через некоторое время письмо дошло до самого императора. Александр I, повздыхав, милостиво учредил дочери героя небольшую пенсию.
Со временем плита на могиле почти ушла в землю, церковь погоста Застижье постепенно разрушалась. Снова об Ильине вспомнили лишь спустя шестьдесят с лишним лет.
На место погребения героя, находящееся в запустении, обратил внимание отставной генерал-майор Михаил Фёдорович Лодыгин. В начале 1892 года он опубликовал в историческом издании «Русская старина» статью «Лейтенант Дмитрий Ильин». В этой статье кратко описал подвиг Ильина и, к сожалению, подробно расписал легенду об инциденте в Зимнем дворце. Откуда взяты сведения, Лодыгин не указал, и, с учётом популярности «Русской старины», наверное, это был не лучший вариант публикации. Вместе с тем в статье было дано описание могилы и церкви, и высказано предложение почтить память героя Чесмы сооружением на его могиле памятника.
Тогда появились первые книги о Чесме и об одном из её героев лейтенанте Ильине. В состав Балтийского флота вошёл быстроходный минный крейсер «Лейтенант Ильин», а когда он был списан по ветхости, его место в боевом строю занял современнейший эсминец с тем же названием. В 1893 году на могиле героя, которая к тому времени пришла в запустение, был установлен памятник, увенчанный гордым орлом. На памятнике выбили: «В воздаяние славных боевых подвигов при Чесме в 1770 году. Лейтенант Ильин — потомству в пример».
Мир праху твоему, чесменский герой!
Ныне со времени Чесменской баталии прошло два с половиной века, но она не забыта. Стояли и стоят на необъятной русской земле памятники героям той великой битвы. Тысячи людей простаивают у батальных полотен, вглядываясь в зарево пламени, где вечно молодой лейтенант Ильин ведёт в предерзновенную атаку свой утлый брандер…
ВСЕМИ ЗАБЫТЫЙ ВЕРЁВКИН
Ты обойдён наградой. Позабудь.
Дни вереницей мчатся. Позабудь.
Неверен ветер вечной книги жизни:
Мог и не той страницей шевельнуть.
В столице Российской империи пуржило. Хлёсткий ветер с воем метался меж огромных сугробов. В окнах мерцали рождественские свечи. Шла первая неделя нового, 1797 года.
Короткий январский день был уже на исходе, когда в дверь канцелярии Зимнего дворца робко постучали.
— Кто ещё там? — раздосадованно бросил собиравшийся было уже домой чиновник.
В дверь несмело ступила бедно одетая женщина.
— Слушаю! — чиновник, кривя губу, опытным взглядом быстро окинул просительницу. — И говорите побыстрее! Мне некогда!
— У меня прошение на имя государя! — женщина протянула свёрнутый в несколько раз лист бумаги.
— На высочайшее имя? — ухмыльнулся приёмщик жалоб. — Какого же сами будете чина и сословия? Их величество не может читать все письма кряду! Вон их сколько в углу понавалено!
— Я вдова капитана и кавалера Верёвкина! — тихо, но с достоинством ответила женщина.
— Чего-то сего не видно!
Просительница молча опустила глаза. По её лицу текли слёзы. Да и что, могла она ответить, когда в узелке оставался у неё всего рубль с полушкой, а впереди был ещё неблизкий путь в Херсон…
— Ладно, ладно! — немного смягчился чиновник. — Передам бумагу в инстанции высокие. Не слезись!
Через одну-две недели прошение вдовы легло на стол императора Павла Первого. В прошении значилось: «Умерший муж мой капитан 1-го ранга Верёвкин в продолжение службы вечной славы достойнейшим предкам В.И.В. был ещё в первую с турками войну в сражениях и ранен, а в последнюю… будучи командиром на батарее, сражался с неприятельским флотом через 2 дня неутомимо; но где уже силы неприятельские превозмогли храбрость его и он не предвидел для себя никакого спасения, то, не щадя жизни своей, прорубил батарею и утопающий взят в плен; а по заключении мира, хотя и получил освобождение, но вскоре скончался, оставив меня в крайней бедности, ибо был он дворянин недостаточный и всё содержание наше состояло в одном получаемом жаловании. Лишённая всех средств к пропитанию, дерзаю прибегнуть к неисчерпаемой щедрости В.И.В.».
В день, когда император ознакомился с письмом, настроение у Павла Петровича было неважным. Что-то не ладилось в политике английской и совсем уж плохо обстояло во французской, а тут ещё на утреннем разводе офицеры были как один сонные, а солдаты расхристаны.