Но Н. В. в этой цепи отнюдь не простое последовательное звено — ему принадлежит чрезвычайно важное развитие матричного принципа Кольцова.
Возможно самый важный вклад Н. В. в науку — концепция «конвариантной редубликации», связывающая матричный механизм изменчивости и наследственности с теорией эволюции. А смысл этой концепции — матричное воспроизведение — размножение — любых вариантов наследственных текстов (конвариантно), в том числе и мутационно измененных. Тем самым естественному отбору предлагаются для оценки все новые и новые варианты, и совершается эволюция [3].
На основании этого механизма естественным представляется и происхождение жизни — с момента возникновения самых первых полимерных молекул, способных к конвариантному матричному размножению, и возникает жизнь. Н. В. говорил, что дальше, под давлением естественного отбора начинается неуклонная биологическая эволюция. А о подробностях — как что было — советовал обращаться к А. И. Опарину, говоря «А я тогда был маленький и не помню…».
М. Дельбрюк получил Нобелевскую премию в 1969 г., через 13 лет после Дж. Уотсона. В своей нобелевской речи он говорил о Н. В. как о своем учителе. Но, на мой взгляд, не подчеркнул определяющую роль исходных идей Кольцова и Тимофеева-Ресовского. Когда же он приехал в Москву — повидаться с Н. В. — он делал гораздо более сильные акценты и в своем докладе (В Институте физ. проблем), и особенно дома у Льва Александровича Блюменфельда, где они были вместе с Н. В.
И тут мне важно отметить чрезвычайно высокую нравственную традицию: Кольцов, излагая свой матричный принцип, говорил о нем как об идее, высказанной в 1893 г. в докладе Колли. Я тщательно изучил опубликованный текст этого доклада и другие труды этого автора. Ему, в самом деле, принадлежит постановка вопроса. И ни малейшего намека на ответ. До Кольцова идея аналогии живых существ с кристаллами (тоже размножающимися…) высказывалась неоднократно. Но матричную концепцию на уровне молекул, объясняющую основы биологии, придумал Кольцов.
Идею конвариантной редубликации (репликации, размножения) как основу биологической эволюции — идею, связывающую молекулярную биологию с теорией эволюции — сформулировал Н. В. и приписал, вернее подарил, а может быть, еще вернее — посвятил своему учителю Кольцову.
Но не высказывал Кольцов эту идею. … Незадолго до смерти, в больнице Н. В. признался Л. А. Блюменфельду «моя это мысль…>».
Что-то я не знаю других примеров такого отношения к своим учителям. И вспоминаю отдельное издание в Париже в 1936 г. (?) его работы о природе гена с посвящением: «Моим дорогим учителям — С. С. Четверикову и Н. К. Кольцову»…
(на французском языке), — и рассказы о всегда бывших перед ним в его кабинете в Берлин-Бухе фотографий Кольцова и Четверикова.
А может быть самые важные — это труды Н. В. по популяционной генетике на божьих коровках, или исследования циркумполярной изменчивости серебристых чаек, или работы по биогеоценологии и экологии…
А может быть самое важное — это биологические методы борьбы с радиоактивными загрязнениями и радиобиологические исследования, так и оставшиеся в секретных отчетах и не использованные после чернобыльской катастрофы?
Будучи в Германии, Н. В. не просто оставался российским, советским гражданином, сохранял советский паспорт и отказывался переменить гражданство, он посылал все свои труды в библиотеку Московского Университета. И был убежден, что его труды на родине вполне известны. Я не рассказал ему, что, в самом деле, в конце 60-х нашел оттиски его основных работ в этой библиотеке. Но они были не разрезаны — их ранее никто не читал…
После лагеря и поразившей его от почти смертельного голода пеллагры он навсегда лишился возможности читать, и почерк его стал почти нечитаем. Ему читала Елена Александровна. А широко известные в научном мире книги по теории эволюции и радиобиологии он писал вместе с сотрудниками и учениками Н. В. Еяотовым, А. В. Яблоковым, Н. Н. Воронцовым, М. И. Шальновым, А. В. Сави-чем, Вл. И. Ивановым, В. И. Корогодиным и другими (см. [4–7]). Писал вместе — т. е. диктовал своим соавторам после детального обсуждения с ними тщательно продуманный текст.
Я говорил в начале о парадоксе — сохранении не искаженного репрессивной советской действительностью облика российского интеллигента — аристократа духа, казака Тимофеева (он же князь Всеволожский) вдали, вне СССР, в Германии — более того, в фашистской Германии. Н. В. прошел на родине тюрьму и каторгу — это его не изменило. Это как-то объяснимо — он мог понять допрашивающего его следователя: «Ну ладно, если велено пришить мне обвинение в шпионаже — пожалуйста. Только напиши, что я чилийский (?) шпион. Потом прочтут и поймут, что этого быть не могло.»