Можно представить себе, как воспринял этот дух энтузиазма коммунист-эмигрант Э. С. Бауэр. А «проза жизни» и все ее сложности долго не видны в чужой стране… Тем временем, усиливалось, становилось все более тягостным партийное руководство наукой.
Первая волна гонений на ученых пришлась на 29-й год. Вторая, более тяжелая, началась после убийства С. М. Кирова 1 декабря 1934 г. Особенно трудно было именно в Ленинграде. Но интенсивная работа продолжалась. Сдана в печать «Теоретическая биология», идут дискуссии на конференциях и семинарах. Однако каждый день приносит известия о новых и новых арестах.
Истинный террор (террор, по-гречески, — ужас!) начался в 1937 г. Эрвин и Стефания Бауэры были арестованы днем, на работе. И никогда более не видели друг друга и своих детей. Возможно, что их арестовали именно как венгерских коммунистов — Сталин проводил тогда уничтожение нашедших пристанище в СССР членов 3-го Интернационала — немцев, поляков, венгров и всех прочих [12]. Уничтожение лучших людей страны, как и полагается в социалистическом государстве, было плановым. Были определены «контрольные цифры» — число подлежащих уничтожению людей в данной области, городе, республике. Поощрялось перевыполнение этих планов — это жутким образом соответствовало энтузиазму масс по перевыполнению планов очередной сталинской пятилетки — по производству станков, выплавке стали, добычи угля.
Так 31 июля 1937 г. Политбюро ЦК ВКП(б) утвердило представленный НКВД (Ежовым и Фриновским) проект о репрессиях, начиная с 5 августа 1937 г., в том числе предписывалось расстрелять в Азербайджанской ССР — 1500 человек, в Армянской — 500, Белорусской — 2000, и так по алфавиту 65 строк. В Московской области планировали расстрелять 5000, в Ленинградской 4000… Семьи репрессированных, «члены которых способны к активным антисоветским действиям… подлежат водворению в лагеря или трудпоселения… Семьи репрессированных по первой категории (расстрелянных)… проживающие в Москве, Ленинграде, Киеве, Тбилиси, Баку, Ростове-на-Дону, Таганроге и в районе Сочи, Гагры, Сухуми подлежат выселению из этих пунктов… Политбюро постановило „отпустить НКВД из резервного фонда СНК на оперативные расходы, связанные с проведением операции, 75 миллионов рублей… Предложить обкомам и крайкомам ВКП(б) и ВЛКСМ тех областей, где организуются лагеря, выделить в распоряжение НКВД необходимое количество коммунистов и комсомольцев для укомплектования административного аппарата и охраны лагерей (по заявкам НКВД).“»… И подпись — Секретарь ЦК И. В. Сталин, (цит. по: Газета «Труд» 4 июня 1992 г.)
Планы эти перевыполняли — обращались в Политбюро с просьбой увеличить «нормы» и получали разрешение.
Так 31 января 1938 г. Политбюро увеличило плановые числа расстрелов для Армении на 1000, Белоруссии на 1500, Украины на 6000, Ленинградской области на 3000, Московской области на 4000 и т. д., а секретари Обкомов просили еще и еще увеличить «лимит по первой категории» (т. е. расстрелов)
В качестве палачей, расстреливавших осужденных, пришлось привлечь множество людей — милиционеров, охранников, сотрудников НКВД. По ночам играли оркестры, чтобы заглушить звуки выстрелов и крики убиваемых. Кровь потоками текла по всей стране, из подвалов Лубянки в Москве и «Большого дома» в Ленинграде.
А приговоры выносились «тройками» — секретарь Обкома (райкома) ВКП(б), прокурор, местный начальник НКВД. При этом после 1 декабря 1934 г.: «…Дело слушать без участия сторон… Кассационного обжалования, как и подачи ходатайств о помиловании, не допускать… Приговор к высшей мере наказания приводить в исполнение немедленно по вынесении приговора…» (Постановление ЦИК Союза ССР, подписанное М. И. Калининым и П. А. Енукидзе, цит. по [4]).
Специальным постановлением Политбюро были разрешены пытки — «физические воздействия». Среди десятков тысяч жертв этого ужаса были Э. Бауэр и Стефания Сциллард-Бауэр.
Судьба детей Бауэров, Михаила и Карла, родившихся в 25-м и 34-м, тоже типична для того времени террора и геноцида. Тогда существовали специальные бригады активистов-комсомольцев, которые отлавливали оставшихся после арестов детей и помещали их в «Детприемники НКВД» [12]. Мише было 12 лет, Карлу — 3 года. Когда за ними пришли, Миша взял брата на руки. После месяца содержания в детприемнике их под охраной отвезли в специальные детские дома в Ивановской области. Детей, по принятым правилам, разлучили и поместили в разные детские дома в разных городах. Система была продумана. И бесчеловечна. И казалась непреодолимой. Как удалось Мише добиться перевода младшего брата в детский дом в г. Шую, где был и его детдом? Он писал письма в разные места и его просьбу удовлетворили. Он говорит, что всюду были хорошие люди. Миша стал навещать младшего брата, как мог, утешал и согревал его. (Чем мог он утешить, сам безутешный?)