Я вспоминаю, она говорила, что ее дом — крайний от реки. А вся деревня — один ряд домов, так что найти не очень трудно. А вдруг она на дежурстве? Долго стучу. Я чувствую, что уже глубокая ночь. Если и слышат, — дрожат от страха. Наконец открывается дверь на крыльце, я слышу, но за высоким забором не вижу. «Кто там?» «Лиза, откройте, пожалуйста. Это Василий Александрович, который работал в рентгеновском кабинете. Вы меня помните? Я в Шошку за картошкой ходил. Возвращаюсь. И выбился из сил. Не могу дойти.» Я спешу скорее все объяснить, чтобы успокоить ее. Чтобы она не подумала, что я чего-нибудь натворил и решил у нее спрятаться. Она знает, что я заключенный, а от заключенного всего можно ожидать.
Она открывает калитку, видит меня с моей картошкой, страхи ее проходят и заменяются жалостью и сочувствием ко мне. Она помогает мне втащить картошку на крыльцо, а затем в сени. «Сколько времени?» — спрашиваю я. «Уже два часа.» Эти шестнадцать километров я шел четырнадцать часов. «Лиза, Вы меня разбудите через два часа, пожалуйста. Сам я не поднимусь. А мне к шести надо быть на дежурстве.» В четыре она разбудила меня и я двинулся с моим грузом через реку. Только потом я понял, что она, чтобы разбудить меня, сама до четырех уже не прилегла: у нее не было будильника.
В шесть я был на дежурстве. Состояние у меня было совершенно ошалелое. Спасибо старшему механику Володе Соллертинскому. Он, видя мое состояние, фактически вел за меня все дежурство. В обеденный перерыв механик, пришедший сменить меня на время обеда, обращается к нам с Володей: «Вы знали Брук-Левинсона? Замерз вчера. Сейчас привезли мертвого, вместе с картошкой. И картошки-то было всего два ведра. Как присел на санки, так и не поднялся».
Так началось и закончилось мое знакомство с Брук-Левинсоном, кандидатом физических наук.
В 1946 г., оборванный и голодный, без паспорта, а лишь со справкой об освобождении, Василий Александрович Крылов приехал в Москву. Жить здесь он не мог. Немногие друзья рисковали, принимая его днем, но за предоставление ночлега им грозила высылка из Москвы в 24 часа. Полгода он ночевал на Курском вокзале. Большей частью он проводил ночь, стоя у стены за калорифером, а днем ехал спать к друзьям. Ему было тогда 37 лет. Он странствовал по стране — работал в университетах и педагогических институтах в Судже, Вологде, Краснодаре. Ему было там непросто. Бывший з/к вызывал подозрение. Его популярность у студентов порождала ревность других преподавателей. Он плохо уживался с «начальством». Его увольняли. Он писал по этим мотивам стихи. Вот один пример его стихотворного творчества:
Вернуться к прерванной арестом научной работе он так и не сумел. Лишь в середине 60-х его принял на работу в Институт биофизики в Пущино Г. М. Франк. Здесь был нужен специалист по электронным микроскопам. В. А. до этого работал полгода на заводе в г. Сумы, где изготавливали эти приборы. Теперь он наладил первый электронный микроскоп в Пущино.
Я знаю его с тех пор. Но мне долгое время была не известна его история. Я слышал, что это один из самых способных выпускников Физического факультета МГУ 1930-х годов. Но у него не было значительных трудов. Не было ученых степеней. То, что он предполагал сделать в его молодости, давно уже совершили в других странах. Его талант, его потенциал был погребен в тюрьме и концлагере. Его «погасили». Из блестящего самородка — надежды отечественной науки, страна получила человека с трагической судьбой.