Эти работы также были очень близки исследованиям Парнаса по биохимии фосфорного обмена и биохимии мышц.
Парнас рекомендовал Энгельгардта в члены-корреспонденты Академии наук СССР. А когда это представление вызвало иррациональные трудности, волновался, писал письма друзьям — академикам и добился избрания Владимира Александровича. Вот одно из таких писем:
«4 октября 1943 г. Гостиница „Метрополь“. Письмо адресовано Петру Леонидовичу Капице:
„Глубокоуважаемый Петр Леонидович!
…Позвольте мне напомнить то, что я Вам говорил о Владимире Александровиче. Я его считаю, по его научным достижениям, первым в ряду биохимиков Союза, без исключения — академиков и не-академиков. Его открытие и смелое понятие идентичности контрактильного белка мышц и энзима, катализирующего самую близкую к мышечному сокращению, освобождающую энергию, реакцию, является достижением, которое начинает новую главу в биохимии жизненных процессов. Хотя это открытие было сделано уже во время настоящей европейской войны, оно нашло огромный резонанс за границей… В настоящую пору Энгельгардт опубликовал труд, в котором, кажется, он разрешил вопрос Пастеровского эффекта, т. е. открытой Пастером связи между окислительными процессами и торможением анаэробных процессов в организмах? Но я хочу подчеркнуть, что это открытие является блестящим продолжением уже ранее осуществленных Эн-гельгардтом работ и их консеквентным усовершенствованием… Владимиру Александровичу 49 лет; его научная деятельность представляет образец прекрасного и постоянного подъема, это не случайный успех. Он служит Академии уже десять лет и в течение этих десяти лет он выполнял буквально все должности, которые обыкновенно выполняют члены-корреспонденты. Он издает журнал ‘Биохимия’, он редактор сборников конференций по витаминам, ферментам; он постоянный секретарь белковой комиссии, и все это он делает прекрасно. И странное дело, при всем этом он даже еще не член-корреспондент, хотя он вполне достоин быть академиком… Мне кажется, что избрание Энгельгардта является настоятельной необходимостью не только для Энгельгардта, но и для самой Академии… Не должно повториться то, что было с Менделеевым и Лобачевским.
Я пишу Вам эти слова с уверенностью, что Вы найдете пути для того, чтобы исправить эту ошибку. Я хочу еще подчеркнуть, что в Академии имеются три академика — представителя биохимии животного организма, но нет ни одного члена-корреспондента, хотя имеется еще один биохимик, вполне достойный быть избранным членом-корреспондентом, а именно Александр Евсеевич Браунштейн“». (Письмо из архива П. Л. Капицы любезно предоставил мне П. Е. Рубинин.)
Окончилась война. Стал ли Яков Оскарович понимать, в какой стране он живет? Думаю, что постепенно стал понимать. Он привык к свободе «передвижений», а тут оказалось, что выезды в другие страны ему не разрешены.
В 1948 г. в Лондоне проходил первый Международный биохимический конгресс. Парнас был приглашен в качестве вице-президента. В связи с этим он получил много писем от зарубежных коллег, в которых выражалась радость по поводу предполагавшейся возможности общения с ним. Но о поездке в Англию в то время, конечно, не могло быть и речи.
Он привык к свободе общения с гражданами разных стран — а тут оказалось необходимым и на это получать разрешение. Он не прошел школы подавления 1930-х годов. Ему казалось естественным считать дни Пасхи нерабочими. Он был католик (по «генам» — еврей) и отмечал Пасху католическую. И сам предложил, если есть верующие — православные — считать нерабочими дни Пасхи православных. Он — директор Института! Это было дико для партийного руководства. Он многого не понимал в советской жизни [7]. Его верная сотрудница и ученица, профессор Е. Л. Розенфельд вспоминала: «Парнас плохо понимал особенности нашей жизни. Его, например, очень удивляла идея планирования науки. На ученом совете он мог недоуменно спросить: „Как можно планировать открытие? Оказывается, все записывают в план то, что уже сделано, но какой в этом смысл?“»
Когда в Институте в связи с денежной реформой 1947 г. был организован митинг, чтобы выразить подцержку и одобрение этому мероприятию, Парнас, директор Института, выступил и спросил: «Зачем нужна эта реформа? Если для того, чтобы люди, как говорят у нас в Польше, подтянули пояса, то биохимики должны подумать о том, не приведет ли это к понижению количества белков, жиров и углеводов ниже уровня, необходимого для питания населения.» Е. Л. Розенфельд в своих воспоминаниях пишет: «Его гибель была неизбежной» [5].