В последние годы жизни Елена Павловна была охвачена мыслью о научнолечебном учреждении для практического совершенствования молодых врачей. Мысль эта была реализована после ее смерти в 1885 г. профессором Э. Э. Эйхваль-дом. В С.-Петербурге было создано лечебно-благотворительное учреждение — Еленинский Клинический институт с задачей научных исследований в области медицины и в качестве базы для совершенствования врачей. В 1894 г. этот Институт был передан в ведение Министерства народного просвещения. В институте созданы отделы хирургии, терапевтический, гинекологический, глазной. Отделы возглавляют выдающиеся специалисты — профессора. После Эйхвальда директорами были М. И. Афанасьев и Н. В. Склифосовский. В этом предшественнике современных нам институтов усовершенствования врачей число слушателей после 1891 г. возросло до 600 человек в год [6].
В 1873 г. «в ознаменование заслуг Великой княгини Елены Павловны на поприще милосердия, человеколюбия и просвещения образовано Ведомство учреждений Великой княгини Елены Павловны в составе:
1) училища Св. Елены,
2) Мариинского Ин-та,
3) Повивального Ин-та с родильным и гинекологическим госпиталями,
4) бесплатной Елизаветинской клинической больницы для малолетних детей,
5) Максимилиановской лечебницы для приходящих,
6) Крестовоздвиженской Общины сестер милосердия.
Высший надзор за учреждениями Ведомства поручался „одной из особ императорского дома по выбору императора“».
А вот так о ней пишет А. Ф. Кони [2]:
…В Михайловском дворце проживает великая княгиня Елена Павловна и как применимы к ней слова обращенные Апухтиным к Екатерине 2-й: «Я больше русскою была, чем многие по крови вам родные». Представительница деятельной любви к людям и жадного стремления к просвещению в мрачное николаевское царствование, она, вопреки вкусам и повадке своего мужа Михаила Павловича, всей душой отдавшегося культу выправки и военного строя, являлась центром, привлекавшим к себе выдающихся людей в науке, искусстве, литературе… Она проливает в это время вокруг себя самобытный свет среди окружающих безмолвия и тьмы. В то время как ее муж — в сущности, добрый человек — ставит на вид командиру одного из гвардейских полков, что солдаты вверенного ему полка шли не в ногу, изображая в опере «Норма» (Беллини) римских воинов, в ее кабинете сходятся знаменитый ученый Бэр, астроном Струве, выдающийся государственный деятель граф Киселев, глубокий мыслитель и филантроп князь Владимир Одоевский, Н. И. Пирогов, Антон Рубинштейн… с последним она вырабатывает планы учреждения Русского музыкального общества и Петербургской консерватории и энергично помогает их осуществлению личными хлопотами и денежными средствами.
Она же с сердечным участием, после истории с князем Чернышевым, удерживает Пирогова от отъезда из России и привлекает к задуманному ею устройству первой в Европе Крестовоздвиженской общины военных сестер милосердия, отправляемых потом под руководством знаменитого хирурга в Севастополь…
В ее гостиной собираются и будущие деятели освобождения крестьян во главе с Николаем Милютиным. «Нимфа Эгерия» нового царствования она всеми силами содействует отмене крепостного права не только своим влиянием на Александра II, но и личным почином по отношению к своему обширному имению Карловка [3].
Поразительно, но именно Елена Павловна спасла для России великого человека — хирурга Н. И. Пирогова. Вот что об этом пишет А. Ф. Кони [4]:
В 1847 г. Пирогов был командирован на Кавказ для указания мер по устройству военно-полевой медицины, для помощи раненым и для применения новых хирургических способов в широком масштабе. Он отдался этой задаче с обычным холодным отношением к себе и своим удобствам и с горячей любовью к своему делу. Девять месяцев, проведенных в самых трудных условиях, среди лишений и опасностей, в непрерывном труде, дали ему, вместе с крайней физической усталостью (при осаде и взятии аула Салты ему приходилось по несколько часов проводить, для производства операций, стоя на коленях пред ранеными), дали ему богатый опыт в деле обезболивания посредством эфира, впервые примененного им, в замене обезображивающих ампутаций резекциями и т. д. Но когда, в справедливом сознании своих заслуг, он вернулся в Петербург и явился к военному министру князю Чернышеву — его встретил совершенно неожиданный для него, но совершенно в духе времени прием. Этот «дух» требовал доведения равнения фронта и шагистики до пределов почти невероятного обращения человека в машину, на которой наживалось и которую истязало начальство. …В отсутствие Пирогова произошла какая-то перемена в «выпушках и петличках», и сиятельный Скалозуб начал с того, что грубо указал ему на несоблюдение формы, и кончил тем, что приказал ему отправиться в Медико-хирургическую академию, где его ожидало объявление строгого выговора, в самой резкой форме, сделанное по приказанию министра. Чаша его терпения переполнилась. Сознание неуважения к самоотверженному служению науке отразилось на натянутых за всю кавказскую работу нервах, они не выдержали, и с ним сделался истерический припадок. Обливаясь слезами и рыдая, он решил выйти в отставку и уехать навсегда на чужбину, где его, конечно, лучше оценили бы… Русской земле грозила опасность потерять человека, который уже тогда составлял ее славу, непререкаемую и растущую с каждым днем. Но… на сквозном ветру ледяного равнодушия к участи и достоинству человека не погасал, но грел и ободрял яркий огонек в лице великой княгини Елены Павловны. Чужестранка, умевшая стать русскою гораздо более, чем многие по крови нам родные, искавшая и защищавшая своим благородным сердцем выдающихся людей — умиротворяющий элемент в николаевское время и нимфа Эгерия первой половины царствования царя-освободите-ля — она заслуживает самой благодарной, а ввиду ее настойчивой деятельности для отмены крепостного права — даже умиленной памяти… Слух о том, что Чернышев «приструнил» Пирогова пошел по Петербургу, злорадно разносимый недругами «проворного резаки» (Ф. Булгарин). Дошел он и до Елены Павловны, которая не знала Пирогова лично. Она поручила своей ближайшей помощнице баронессе Раден пригласить его к себе и с молчаливым красноречием нежного участия протянула ему руки. Пирогов, по словам Раден, был снова доведен до слез, но эти слезы не жгли его, а облегчали. «Великая княгиня возвратила мне бодрость духа, она совершенно успокоила меня и выразила своею любознательностью уважение к знанию, входя в подробности моих занятий на Кавказе, интересуясь результатами анестезаций на поле сражения. Ее обращение со мною заставили меня устыдиться моей минутной слабости и посмотреть на бестактность моего начальника как на своевольную грубость лакея» (письмо к бар. Раден). Через несколько лет Елене Павловне пришлось явиться уже не утешительницей, а вдохновительницей и сотрудницей Пирогова в одном из благороднейших начинаний прошлого столетия. 1854 г. Пирогов стремился поехать в Севастополь «но прошение его тонуло в канцелярских болотах» — почти четыре месяца не было ответа. Пирогов обратился к Елене Павловне… она немедленно пригласила его к себе «…никогда не видел я великую княгиню в таком тревожном состоянии духа, как в этот день… со слезами на глазах и с разгоревшимся лицом она несколько раз вскакивала со своего места… — она тут же объяснила свой гигантский план основать организованную женскую помощь больным и раненым на поле битвы, предложив мне самому избрать медицинский персонал и взять управление всего дела как можно скорее готовьтесь к отъезду… время терять не следует… на днях может произойти большая битва…» — 5 октября 1854 г. был утвержден устав Крестовоздвиженской общины. 5 ноября — молебен — б ноября — отъезд первого отряда — 35 сестер милосердия. Затем ряд других. …В этом деле Россия имеет полное право гордиться свои почином. Тут не было обычного заимствования «последнего слова» с Запада, — наоборот, Англия первая стала подражать нам. Создание Елены Павловны и Пирогова послужило «прототипом для великого начинания…» Анри Дюнана [7], основателя общества Красного креста… И ныне, кроме Крестовоздвиженской общины, Россия насчитывает еще восемьдесят общин с двумя тысячами двумястами сестер [8].