Не все было благостно на факультете… Но лицо биофака определялось целым стадом «зубров». Выдающимся биологом, зав. кафедрой Низших растений Л. И. Курсановым, замечательным лектором биохимиком С. Е. Севериным, биохимиком растений А. М. Белозерским, зав. кафедрой Дарвинизма И. И. Шмальгау-зеном, зав. кафедрой Высших растений К. И. Мейером, зоологами А. Н. Формозовым, Л. А. Зенкевичем, С. И. Огневым, В. Г. Гептнером, антропологами Я. Я. Ро-гинским и М. Ф. Нестурхом, составлявшими все вместе уникальное соединение могучей науки и ярких лекторов.
Удивительным образом с этой блестящей коллекцией был в полном резонансе и объединял ее декан факультета Сергей Дмитриевич Юдинцев. Выпускник рабфака, он с большим почтением относился к своим факультетским учителям. Гордился ими и всеми силами им способствовал. Как декан он имел исключительные таланты: с первого курса он знал всех студентов по имени, и откуда родом, и как учится, и куда стремится. И всем говорил «ты>», но только потому, что считал своими.
Все это, создаваемое многими десятилетиями и многими поколениями, было разрушено в августе 1948 г. Но почти три года, с весны 1945 до августа 1948 гг., были дарованы судьбой поколению, к которому и принадлежал Вепринцев. Тут к его довоенному КЮБЗу прибавился могучий биофак. Факультет, где все его знали, где он и раньше бывал, а теперь стал совсем своим.
Борис был очень заметен на факультете: голубоглазый блондин с гладким, может быть, слишком юным лицом и решительным и самостоятельным характером.
Зимой 1949 г. он поехал на Белое море, на Беломорскую биостанцию МГУ, где сделал замечательные наблюдения и сфотографировал водоплавающих птиц, остающихся на зимовку в незамерзающих от сильных приливно-отливных течений проливах между материком и островами. Его доклад на зоологическом семинаре очень понравился профессору А. Н. Формозову.
В эти годы он постоянно бывал в доме семейства Н. А. Северцовой — А. Г. Габричевского. Там он встречался с выдающимся пианистом Г. Г. Нейгаузом, поэтом Б. Л. Пастернаком и другими замечательными людьми.
Марк Исаакович Казанин
Лев Николаевич Гумилев, заключенный карагандинской тюрьмы 1951 г.[7]
В комнатах университетского общежития на Стромынке он часто был героем рассказов, многое из которых тут же превращалось в легенды.
Рассказывали, как один (очень бойкий и неприятный) студент, член факультетского бюро ВЛКСМ, сказал Борису, что его отец враг народа. И получив восхитительную оплеуху, скатился по железной винтовой лестнице. (Какая аналогия: сын — отец!) Мы очень положительно оценивали эту живописную картину. (Сам Борис не подтверждал достоверность этого события). Внимательно следили за ним и «компетентные органы».
В июле 1951 г. Борис был арестован: НКВД не был уверен, что Н. А. Вепринцев в самом деле умер. Бориса обвинили в том, что он укрывает отца. Когда стало ясно, что этого нет, (на свободу все равно не выпускают), обвинили в заговоре с целью покушения на жизнь руководителей партии и правительства.
Все столько раз описано и каждому снова: Лубянка, допросы, каторга, лагерь, нары, тяжелая работа и лагерная жизнь, среди уголовников и «политических». Не вмещающиеся в сознание впечатления. В концлагере юного студента «взяли в опеку>» взрослые арестанты — дипломат, востоковед Марк Исаакович Казанин и историк Лев Николаевич Гумилев. Вечерами, в бараке, на нарах они замечательно темпераментно «воевали» друг с другом за влияние на юного слушателя. Оба они сохранили дружеские чувства к Борису и друг к другу, и после освобождения приезжали к Б. Н. в Пущино.
Там же, в лагере, был Лев Александрович Вознесенский, сын Александра Алексеевича Вознесенского, ректора Ленинградского университета, брата бывшего председателя Госплана СССР, члена Политбюро Николая Алексеевича Вознесенского, расстрелянного в 1950 г.
Студенты обычно не знают, как внимательно к ним приглядываются иные преподаватели, как волнуются за судьбу будущей «надежды отечества». Профессор биофака Леонид Викторович Крушинский был потрясен арестом Бориса. И он сделал и делал то, на что решались очень немногие: посылал Борису посылки с едой и книги. Непостижимым образом некоторые из книг доходили, среди них (сохраняемые по частям в матрасе?) Гекели и де Бера «Экспериментальная эмбриология» и А. Лотки (на английском языке!) «Математическая биофизика».
В Кемеровском лагере Борис возил в тачке кирпичи по обледенелому дощатому настилу на четвертый этаж строящегося дома. От непосильной работы стал «доходить». Спасла мать: в ее посылке было пальто, отданное Борисом нарядчику, за то, что тот перевел его на два месяца санитаром в больницу. Потом снова этап, новый лагерь. И сотни новых людей вокруг.
7
Статья Дмитрия Скврцова из http://www.2000.net.ua/issue/370/c7.pdf, газета «Культура» 15.06.2007.