Пророком был и Сергей Николаевич Трубецкой. Вся его жизнь в те годы — жизнь пророка. Он видит надвигающуюся катастрофу. Он видит выход. Он пытается сообщить о грядущих событиях царю и обществу. Пророков редко слышат цари…
Стихотворение Блока «На поле Куликовом» кончается словами:
Для Николая Александровича Романова этот час настал после неожиданной смерти его отца Александра III 20 октября 1894 г. Он стал царем Николаем II.
Новый царь Николай II не был готов к трудной роли самодержца. Его почти не знала страна. Возникли надежды на либеральные перемены. Об этом времени замечательно пишет О. С. Трубецкая — сестра Сергея Николаевича — в книге «Князь С. Н. Трубецкой. Воспоминания сестры», изданной в 1953 г. в Нью-Йорке издательством имени Чехова. Мне дал эту книгу Михаил Андреевич Трубецкой — сын моего университетского друга Андрея Владимировича Трубецкого — внука Сергея Николаевича. Это очень ценная и редкая книга и я почти без изменений привожу оттуда большие отрывки текста.
О. С. Трубецкая: «Вступление на престол государя Николая II, облик которого был еще совершенно неясен, оживило во многих надежду на перемену курса. Из земских собраний посыпались адреса с заявлением чаяний и надежд, что голос народа получит возможность свободно восходить до царя, что исчезнут средостения между царем и народом, и что общественные силы будут призваны к совместной работе с правительством и т. п. Москва оживилась, в обществе стали циркулировать земские адреса, из коих Тверской пользовался особым вниманием и успехом. Но этому оживлению и надеждам скоро пришел конец: речь государя земским представителям, собравшимся в Петербурге 17 января 1895 г., облетела всю страну и произвела на всех самое тягостное впечатление: при том конец речи, сказанный в повышенном тоне, прямо оскорбил многих из присутствовавших» [1].
В конце своей речи Николай II назвал «бессмысленными мечтаниями» надежды на участие представителей земства в делах государства:
Мне известно, что в последние времена слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекавшихся бессмысленными мечтаниями об участии представительства земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начала самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный родитель.
В ответ на эту речь царю было послано множество посланий и протестов земских организаций. Наиболее ярким было «Открытое письмо>», «ходившее по рукам». Мне кажется текст этого письма очень актуальным и в наши дни. Мне, как и в других главах этой книги, важно услышать подлинные слова — тексты и стиль того времени. Вот текст «Открытого письма» (все из той же книги [1]). Вчитайтесь в него:
Вы сказали свое слово, и оно разнесется теперь по всей России, по всему свободному миру. До сих пор Вы были никому неизвестны, со вчерашнего дня Вы стали определенной величиной, относительно которой нет больше места «бессмысленным мечтаниям». Мы не знаем, понимаете ли Вы то положение, которое Вы создали своим твердым словом. Но мы думаем, что люди стоящие не так высоко и не так далеко от жизни, как Вы, и потому могущие видеть то, что происходит теперь в России, легко разберутся и в Вашем и в своем положении.
Прежде всего, Вы плохо осведомлены о тех течениях, против которых Вы решились выступить с Вашей речью. Ни в одном земском собрании не слышалось ни одного голоса против самодержавной власти, и никто из земцев не ставил вопроса так, как его поставили Вы. Наиболее передовые земства и земцы настаивали, или, вернее, просили лишь о единении Царя с народом, о непосредственном доступе голоса земства к Престолу, о гласности, о том, чтобы закон всегда стоял выше административного произвола. Словом, речь шла лишь о том, чтобы пала бюрократическая придворная стена, отделяющая Царя от России. Вот те стремления русских людей, которые Вы, только что вступив на Престол, неопытный и несведущий, решились заклеймить названием «бессмысленных мечтаний».
Для всех сознательных элементов русского общества ясно, кто подвинул Вас на этот неосторожный шаг. Вас обманули, Вас запугали представители той именно придворной бюрократической стены, с самодержавием которой никогда не примирится ни один русский человек. И Вы отчитали земских людей за слабый крик, вырвавшийся из их груди против бюрократического полицейского гнета. Вы увлеклись так далеко в ненужном охранении того самодержавия, на которое ни один земский человек не думал посягать, что в участии представителей в делах внутреннего управления усмотрели опасность для самодержавия. Такой взгляд не соответствует тому положению, в которое Земство поставлено Вашим отцом, и при котором оно является необходимым участником и органом внутреннего управления. Но Ваше неудачное выражение не просто редакционный промах: в нем сказалась целая система. Русское общество прекрасно поймет, что 17 Января говорила Вашими устами вовсе не та идеальная самодержавная власть, носителем которой Вы себя считаете, а ревниво оберегающая свое могущество бюрократия. Этой бюрократии, начиная с кабинета министров и кончая последним урядником, ненавистно расширение общественной самодеятельности, даже на почве существующего самодержавного порядка. Она держит самодержавного монарха вне свободного общения с представителями народа, и самодержцы оказываются лишенными всякой возможности видеть их иначе, как ряжеными с иконами, поздравлениями и подношениями. И речь Ваша еще раз доказала, что всякое желание представителей общества и сословий быть хоть чем-нибудь большим, всякая попытка высказаться перед Престолом, хотя бы в самой верноподданнической форме, о наиболее вопиющих нуждах русской земли — встречает лишь грубый окрик.