Выбрать главу
Уж вы здравствуйте, пановья-улановья! Уж вы ои еси, пановья-улановья! Вы подите теперь в стольне Киев-град, Уж вы грабьте князей да ноньче бояров, Уж вы тех же купцов, людей торговых-е, Уж вы грабьте у их да золоту казну; Не ворошите только князя-то Владимира, Уж вы той-де княгини-то Опраксеи. (Григ. III, 65)
А уж ты ой царище Кудреванище! А спусти-ка татар да в красен Киев тут; А бар-то у нас казните-вешайте, А берите-ка злата, чиста серебра, А не ворошьте вы князя все Владимира, А еще той-де Опраксеи королевичны. (Григ. III, 59)

Эти слова показывают, что в данную эпоху в эпосе не может быть союза народа с боярами против татар, но возможно обратное соотношение: союз с татарами против бояр. Такое явление исторично для того события, которое несомненно отразилось в былине, — для набега татар на Москву в 1382 году. Из летописи известно, что с Тохтамышем были русские князья, и даже известны имена этих изменников. Это были суздальские князья, братья жены Дмитрия Московского. Они подъехали к городу и обратились к горожанам с такой речью: «Царь вас, своих людей и своего улуса, хощет жаловати, понеже неповинны есте; не на вас бо прииде царь, но на князя Дмитрея, вы же достойны есте милости». Эти князья изображали дело так, будто Тохтамыш будет карать только князей и бояр, но не простой народ. Они говорили то же самое, что предлагает Василий Игнатьевич Батыге. Это показывает, что мысль о союзе народа с татарами против князей и бояр в то время могла иметь некоторый успех, что она смутно носилась в воздухе. На это рассчитывали князья-изменники. Доверчивые москвичи, прельщенные возможностью расправиться со своими поработителями, открыли ворота, но жестоко ошиблись в своих ожиданиях. Все были посечены без разбора, Москва была разграблена.

В эпосе события так развиваться не могут. Временный союз с татарами, который заключает Василий Игнатьевич против бояр и князей, показывает ту бездну отчаяния, в которую был ввергнут народ, испытавший двоякий гнет: гнет татарского порабощения и гнет княжеско-боярской феодальной эксплуатации. Свой боярин мог временами представляться хуже татарина. Крестьянская близорукость и ограниченность сказывается в том, что союз заключается не с татарским народом, а с самим Батыем, и что этот союз заключается только против бояр и князей, но не против Владимира, для которого делается оговорка, согласно которой Владимир не должен пострадать. Владимир со стороны народа подвергается насмешкам, унижению, угрозам, но он в эпосе никогда не свергается, ни в более раннем, ни в более позднем периоде развития эпоса. Крестьянин всегда видит только своего непосредственного врага и не видит дальше своего непосредственного горизонта.

И тем не менее нарастание крестьянских революционных настроений ясно прослеживается в развитии эпоса.

В своей борьбе против бар Василий идет дальше, чем Илья Муромец. Илья Муромец только в редких случаях распоряжается казнить князей и бояр. Василий Игнатьевич ведет против них войско. Он творит расправу, которая предвещает события и песни крестьянских войн времен Разина и Пугачева. Во главе войска он входит в город как грозный мститель.

Пошли-то они да в стольно-Киев-град, Да увидели бояра толстобрюхие: — Да не чудо ли, братцы, не диво ли, Да Васька Игнатьев передом идет! (Онч. 17)
А били они бояр, нонче вешали, А погромили они да злата серебра. (Григ. III, 59)
А приходят они да в стольне-Киев-град, Они грабят купцов, да князей-бояров, Они множество награбили золотой казны. (Григ. III, 65)

В единичных случаях Василий готов не пощадить и самого Владимира:

А пошел-то он во гридню во столовую, Ко тому же ко князю ко Владимиру, Хватал он столешенку дубовую, Хотел он убить князя Владимира. (Онч. 17)

Казни Владимира не происходит. Василий его щадит, внимая его мольбе, но щадит не по доброте своего нрава, а потому, что для такой расправы еще не настал исторический момент.

Да взмолился ему да тут Владимир-князь: — Ты оставь на покаяние грехом тяжкиим, Не убей же ты во гридне князя Владимира. (Онч. 4)