Выбрать главу
Молодой бобзун, не попархивай, Да ты же у меня во ученье был. (Милл. 14)

Старик укоряет Василия его молодостью (щененок, куренок, глуздырь, бобзун). Соответственно Василий в своих репликах издевается над его старостью.

Тебя чорт-от несет, да крестный ты мой батюшка, Водяной тебя несет, да все не во время. (Марк. 52)

На непристойные ругательства старика он отвечает:

Не корись ты, старая шлея бросовая, Не корись ты, корзина дертюжная, Дертюжная корзина, вековалая! (Кир. V, 3)

Василий принимает вызов старика и со всего размаху ударяет тележной осью по колоколу.

Сколько я тебя крестным ни называл, На веку ты мне яичка не давывал; Теперь мы с тобой похристосуемся: Вот тебе красно яичко — Христос воскрес! (Кир. V, 8)

Чаще встречается такая реплика Василия на уговоры старика:

Ай же ты, крестовый мой батюшка! Не дано тебе у меня о Христове дни, А дам тебе яичко о Петрове дни. (Рыбн. 17)

От удара иногда колокол разбивается вдребезги. Иногда же старец выдерживает удар, но когда Василий заглядывает под колокол, он обнаруживает, что у старца от удара из орбит выскочили глаза.[161]

В одной записи глаза падают в Волхов и «плывут, как голуби». Удар обычно убивает старца наповал.

И ударил своим вязиком черленыим По Софеину большому колоколу, И убил старчища Андронища, Своего крестового батюшка. (Рыбн. 64)

В одном случае Василий спихивает старца в Волхов; он идет вслед за ним под мост.

Там уж дядьки и живого нет, Задавило его языком колокольниим. (Рыбн. 72)

Озлобление Василия так велико, что, покончив с своим крестным отцом, он издевается над его телом.

Еще сердце в нем не уходилося, Еще грает над телом Васька Буслаев сын, — Лежи ты здесь, сучище облезлое, — Вот тебе яичко — Христос воскрес! (Кир. V, 3)

Ясно, что встреча этих двух новгородцев знаменует встречу двух мировоззрений, двух укладов жизни. Белинский был прав, когда писал: «Этот старец-пилигримище есть поэтическая апофеоза Новгорода, поэтический символ его государственности». Борясь с ним не на жизнь, а на смерть, Василий Буслаевич вступает в борьбу со всей той системой, которая делит новгородцев на богатых гостей, князей и бояр, с одной стороны, и «черных людей», людей труда, из которых состоит его дружина, — с другой. Это показывает, что идея «господина великого Новгорода» в народном сознании давно поколеблена и уничтожена. Не Иван III и не Иван IV разбивают Софийский колокол, знамя новгородской «вольности»; в народной песне его уничтожает новгородец во главе ремесленных людей.

Хотя в основном действие былины не связано с московско-новгородскими отношениями, эти отношения здесь все же просвечивают в восприятии народных низов.

В основном же борьба в этой былине идет не против Москвы, а против своих же новгородских и общерусских сильных людей. Что воплощением всей этой системы сделано лицо духовного звания — отнюдь не случайно. В старце можно узнать черты древнего новгородского «владыки», т. е. архиепископа. Храм Софии обладал огромными земельными угодьями и денежными средствами. Новгородский архиепископ был одним из первых лиц республики. Он председательствовал в высшем суде, вел сношения с иностранными государствами, был посредником между Новгородом и немецким купечеством. Возглавляя Церковь, «владыка» фактически мог держать в своих руках вече. Отсюда понятна та народная ненависть, которая окружает в былине «владыку». Недаром в некоторых случаях Василий Буслаевич, убив старца, продолжает бой уже не мечом и копьем, а колокольным языком.

Так бой кончается полной победой Василия. Убив старика, он продолжает разрушать боярские и купеческие каменные хоромы.

И напустился тут Василий на домы на каменные. (Рыбн. 169)

Видя, что Василий Буслаевич разоряет дома, видя его полную победу, новгородские правители, «воевода» или «старшина», прибегают к последнему средству, чтобы унять его: они обращаются за помощью к его матери.

вернуться

161

Непонятная строка в тексте К. Данилова «А и во лбе глаз уж веку нет» может быть исправлена по записи, сделанной в Москве от жителя Москвы: «Во лбу у него глаза как век не было» (Тих. и Милл. 64).