Литература, посвященная этой былине, чрезвычайно обширна. Тем не менее ни один из вопросов, связанных с изучением ее, не получил общепризнанного решения. Стасов (Происх. былин, с. 998–1013) возводил змееборство Добрыни к борьбе индийского Бога Кришны с черным Калием, царем змеев в «Гариванзе» (древнеиндийский эпос, дополняющий «Магабгарату»). Орест Миллер полагал, что «пещера, гора и сам змей — все это только различные мифы одного и того же — тучи, обитающей средь небесных вод и летающей по небесным водам». Кровь, вытекающая из змеи, — это дождь, вытекающий из тучи, и т. д. Орест Миллер отождествлял Добрыню с змееборцем Егорием в духовных стихах. Эту ошибку повторяли многие, впоследствии писавшие о Добрыне-змееборце. Сверх того, Миллер отождествлял Добрыню с Аполлоном, Гераклом, Фрейром и другими змееборцами «арийской древности». Ор. Миллер считал, что первоначальная пощада змея Добрыней — «благородная сострадательность». (Илья Муром., с. 426–438). Всеволод Миллер писал о нашей былине трижды (Экск., с. 32–54, Очерки, I, с. 144–148, III, с. 23–34). Он создал теорию, которая затем на разные лады повторялась другими учеными. По Всев. Миллеру, Добрыня — историческое лицо, а именно — дядя Владимира. Якимовская летопись, переданная Татищевым, приписывает ему совместно с воеводой Путятой крещение Новгорода, о чем в Новгороде сложилась поговорка «Путята крестил мечом, а Добрыня огнем», так как Путята занял город, а Добрыня его сжег. Это событие будто бы и отражено в былине, хотя в ней нет ни Новгорода, ни военных действий, ни сожжения городов, ни крещения. Но Всев. Миллера это не останавливает. Купание Добрыни в реке «означает» крещение; название реки, Пучай-река, возводится к реке Почайне, в которой, по преданию, была крещена Русь. Что в Почайне были крещены киевляне, а не новгородцы, — это для Всев. Миллера несущественно. Имя Путяты будто бы сохранилось в отчестве Путятишны и т. д. На таких зыбких основаниях зиждется все построение Миллера. Один из главных его аргументов состоит в аналогии с духовным стихом о Георгии. Георгий, победив змея, вводит христианство. Но почему Добрыня ни в одной из всех 60 записей не вводит христианства и какая разница между эпосом и духовным стихом, — этого вопроса Всев. Миллер не ставит. Идейное содержание героической былины подменяется содержанием духовного стиха.
Л. В. Марков повторил и «уточнил» теорию Всев. Миллера. По его мнению, змей — символ дьявола, ада и язычества. Марков еще расширил круг тех религиозных произведений, с которыми сопоставляется былина о Добрыне. По мнению Маркова, первая половина означает крещение не Новгорода, а Киева; купаясь, Добрыня сам принимает крещение. Зато вторая половина песни действительно отражает крещение Новгорода. Таково «уточнение», внесенное Марковым. В остальном же доказывается, что былина близка к духовным стихам и к агиографической литературе Византии (Из истории былевого эпоса, IV. Этногр. обозр., 1905, № 4, V, 1906, № 3–4). Лобода точно так же ищет источники нашей былины в духовной литературе, в частности в апокрифе и духовных стихах о Федоре Тироне, а также в сказках, в которых герой освобождает от змея девушку и женится на ней. То, что Добрыня на освобожденной им девушке именно не женится, Лобода не считает существенным (Русск. былины о сватовстве, с. 53–59). С. Шувалов отрицает какую-либо связь между Добрыней и Федором Тироном и Георгием, в чем он, несомненно, прав. Змееборство — дохристианский мотив большой древности, что также, несомненно, правильно. К сожалению, работа Шувалова не напечатана, а только отмечена как доложенная («Беседа». Сб. О-ва истории лит-ры в Москве, т. 1. М., 1915, с. 57–58). Утверждение, будто роль Добрыни сводится к введению христианского вероучения, а также уподобление его Федору Тирону и Георгию Победоносцу повторялось и в советское время (В. И. Чичеров. Историко-литературный сборник. М., 1947, с. 16). Д. С. Лихачев отвергает эту теорию и считает змея символом внешнего врага (РНПТ, I, с. 196 и сл.). Если бы это утверждение было правильным, оно означало бы, что народ мифологизирует свою историю.К стр. 336. Добрыня и змей