Нельзя не удивляться характерности и бесподобному лаконизму летописного образа этого бродячего воина. Летопись выводит Святослава воином уже с детских лет. Когда Ольга выступила против древлян «стремшемася обема полкома на скупь, суну копьем Святослав на Деревляны, и копье лете сквозь уши коневи, и удары в ноги коневи, бе бо детеск. И рече Свенелд и Асмолд: князь уже почал; потягнате, дружина, по князе». Позднее такими чертами изображены его подвижность, суровая выносливость и рыцарство: «Князю Святославу възрастишю и возмужавшю, нача вои совкупляти многи и храбры, и легъко ходя, аки пардус (барс) войны многи творяше. Ходя воз по сабе не возяше, ни котьла, ни мяс варя, но погонку изрезав конину ли, зверину ли, или говядину, на углех испек ядыше, ни шатра имяше, но подъклад постлав и седло в головах; тако же и прочии вои его веи бяху. И посылаше к странам глаголя: „хочю на вы ити“».
Состав этой летописной биографии Святослава сложен по происхождению. Прежде всего обращают на себя внимание речи Святослава, полные величием воинской чести. Например, когда десятитысячный отряд Святослава смутился перед стотысячным войском греков, «рече Святослав: уж нам не камо ся дети, волею и неволею стати противу; да не посрамим земле Руские, но ляжем костьми ту, мертвый бо срама не имам, аще ли побегнем срам имам; ни имам убежати, но станем крепко, аз же пред вами пойду: аще моя глава ляжет, то промыслите собою; и реша вои: идеже глава твоя, ту и свои главы сложим».
При всей строгой простоте и лаконичности, эти речи отличаются высоким ораторским искусством, напоминая высказывания героев античности. Начитанностью в византийской или болгарской литературе отзывается испытание греками наклонностей Святослава. Когда ему принесли в дар от греческого царя «злато и паволоки», он даже не посмотрел на них, зато «мечь и ино оружье… приим, нача хвалити и любити и целовати (благодарить) царя». Этот эпизод напоминает легенду об испытании Ахиллеса. Но, несомненно, русской легенде принадлежит рассказ об осаде печенегами Киева, в котором сидели Ольга и ее внуки: о том, как один юноша, выбравшись из города под предлогом поисков своей лошади, перешел через Днепр к русскому отряду воеводы Претича; как Претич, съехавшись с предводителем печенегов, напугал его вестью, что приближается войско самого Святослава, и как в знак мира и дружбы обменялся с печенегом оружием.
О местной русской основе рассказа говорят детали: пересекая неприятельское окружение, юноша бренчал уздечкой и, зная по-печенежски, спрашивал, не видал ли кто его коня. Но дружеский обмен оружием, соответствующим национальности противников (печенег дал лук со стрелами, Претич — меч и щит), как будто опять напоминает античность.
В древнейшей части летописи иные легендарные новеллы повторяют сказочные мотивы, рассеянные по литературам мира.
Так, из воинских мотивов отметим взятие городов воинами, прибывшими в виде купеческого каравана, укрытыми как товар (под 882 годом — взятие Киева Олегом); сожжение города посредством птиц с привязанным к ним горючим веществом (под 946 годом — третья месть Ольги древлянам).
Весьма изобразительным, оригинальным в подробностях является славянский по национальной тенденции рассказ о взятии Олегом Константинополя под 997 годом летописи. Когда Олег пришел к «Цесарю-городу» с двумя тысячами «кораблей», греки заперли (цепью) гавань («Суд») и затворили городские ворота. Высадившись, Олег велел воинам вытащить корабли на берег. И войска его произвели сильное опустошение в окрестностях города: «разбита многи палаты и церкви», пленников «посекаху», «мучаху», «расстреляху», «и ина многу зла творяху Русь греком, еликоже ратнии творят». И велел Олег воинам своим «колеса изделати» и поставить на них корабли. Когда поднялся попутный ветер, паруса надулись и корабли с поля пошли к городу. Видя это, греки испугались и послали к Олегу со словами: не губи города, мы обяжемся тебе данью, какую захочешь. Олег остановил воинов, и греки вынесли ему съестные припасы (брашьно) и вино; но Олег не принял приношенья, ибо оно было отравлено. Испугались греки и сказали: «Нет, это не Олег, но святой Димитрий, посланный против нас Богом». Следует пояснить, что христианский святой Димитрий считался патроном города Солуня, греческого по управлению, но славянского по населению своей области. Взяв с греков дань «на 2000 корабль, по 12 гривне на человек, а в корабли по 40 муж»,[2] — Олег велел своим воинам готовиться к отплытию: нашейте для Руси (т. е. для варягов) паруса шелковые, а для словен «кропиньны» (из тонкого полотна). Так и сделали. «И повеси щит свой на вратех, показуя победу, и поиде от Цесаря-града». Когда надулись паруса, — шелковые у Руси и «кропиньные» у словен, — то ветер разодрал их. И сказали словене: возьмем-ка мы свои толстины, не даются словенам эти паруса («имем ся своим толстинам, не даны суть Словеном пре»). И пришел Олег в Киев, принеся с собою золото и шелковые ткани, и овощи, и вина, и всякие предметы роскоши («всяко узорочье»). И прозвали люди Олега «вещим», ибо были язычники и невежды: и «прозваша Олега вещий, бяху бо людие погани и невегласи». Эпизод с парусами, очевидно, принадлежал перу «словенина», то есть жителя Новгородской области, ревниво относившегося к варягам и демократически несклонного к византийской роскоши.
2
Здесь помещен в пересказе договор Олега с греками, подкрепленный «ротою» (клятвою) богам: греки целовали крест, и Олег и мужи его «по Рускому закону кляшася оружьом своим, и Перуном, богом своим, и Волосом, скотьем богом».