— Не приютите ли божьего странника?
— Прочь! Прочь! — раздавалось в ответ.
Отовсюду гнали его. А причина тому была проста. Когда старуха привела падишаху коня, тот повелел объявить повсюду: "Кто в этой крепости окажет гостеприимство человеку, говорящему по-туркменски, тот будет казнен, имущество его отдано на разграбление, да еще с родственников будет взыскано десять золотых!"
Бродил Гёроглы по улицам чуть не до полуночи и набрел на мейхане, где шумно пировали сорок каландаров. Они каждый вечер приходили сюда, приносили все, что им удавалось раздобыть за день, и устраивали гулянку, веселились с музыкой, с песнями. Добрый час глядел на них Гёроглы с улицы. Тридцать две мелодии сыграли каландары и все в лад; были у них и карнай, и сурнай, баламан и гиджак, чингире, баб, аргулум. Каландар, сидевший в углу, бил в барабан.
Поиграли каландары да и отложили инструменты. Решили передохнуть, чаю попить, кальян покурить. Тут Гёроглы и вошел в мейхане.
— Салам-алейкум! — приветствовал он каландаров.
— Э, проклятый! — закричали каландары. — Весь пир нам испортил. Сюда не подходи, там садись.
Присел Гёроглы на корточки у порога, прислонился спиной к стене. Пьют чай каландары, курят кальян, неше в рот кидают, а Гёроглы в сторонке сидит и смотрит. Что поделаешь, коли не угощают! Да не усидел Гёроглы! Заметил поблизости тар каландаров, взял его в руки и ударил по струнам пять-шесть раз. Рядом карнай увидал. Что-то полым он кажется. Легко ли играть на нем? — подумал Гёроглы, взял его в руки и что было мочи подул раз пять-шесть.
Захмелевшие каландары со страху кинулись вон. Стоят на улице и гадают: "Что за беду нам небо послало?" А Гёроглы после карная взял сурнай, затем баламан, гиджак, наконец, взял в руки дутар. Искусно играл Гёроглы, дутар в его руках пел, как соловей. Понравилась его игра каландарам — стали они возвращаться один за другим. Сидят и молчат, слушают. Поиграл Гёроглы и поставил дутар к стене.
Тогда стали подходить к нему каландары и приветствовать:
— Салам-алейкум!
— Да ты, приятель, видать, молодец что надо. Ты играешь как мастер. По всему видно — ты нам подходишь. Расскажи нам, из какого ты рода?
— На что вам знать мой род? Вы что, женить меня собрались?
— Эге, да ты ершист, приятель! А знаком ли тебе вкус чая, кальяна?
— Знаком, конечно.
— Так дать тебе кальян?
— Давайте.
— И чаю выпьешь?
— Давайте.
— А как гёкнар?
— И гёкнар мне по душе.
— А что ты скажешь о вине, насе?
— Уж лучше бейте, да давайте. Чего понапрасну спрашивать?
Ему подали все.
— Эй, приятель, кто играет, тот и петь, видно, умеет. Не споешь ли нам под эту музыку?
— Могу.
— Ну так сыграй и спой нам!
— Джигиты! Спеть-то я могу, да языка я вашего не знаю. Я знаю язык туркмен, — ответил Гёроглы.
— Э, гордись своим языком, речью своей гордись. Туркменскую речь нам и хотелось послушать. Пой по-туркменски, мы все поймем!
— Ну, коли так, спою, — согласился Гёроглы. Взял он в руки саз и поведал в песне о своих скитаниях:
Закончил песню Гёроглы, и каландары осыпали его восторженными похвалами.
— Ой, ой, какая песня, как он поет о летящих журавлях! Да, пожалуй, нет певцов, равных ему!
Из песни Гёроглы поняли они лишь последнее слово "журавли".
Каландары стали совещаться:
— Э, друзья, не найти нам нигде другого такого джигита-бахши, такого доброго джигита. Пусть он остается с нами, никуда его не отпустим!
— Послушай, приятель, ты нам очень подходишь. Оставайся с нами. Мы не отпустим тебя, — сказали они Гёроглы.
— Я тоже повсюду искал, но не мог найти таких джигитов, как вы, — ответил Гёроглы.
Было их сорок каландаров, стало сорок один.
— Ну, приятель, теперь скажи нам свое имя.