Но Корд вернулся. Как всегда в самый последний момент. Он разгромил культ Гаспа, а самого бога куда-то дел. Куда — я не знаю. Думаю, наконец-то убил. А бога, даже обессилившего, просто так не убить, нет... Потому-то и сам Корд пропал. Может, тоже сдох. Одна жизнь бога за другую, такое вполне могло произойти. Мне даже мать говорила... — Нервил на миг замолчал, но, собравшись с мыслями, продолжил:
— Но культ не мог исчезнуть просто так. И я его нашёл... — Конунг хихикнул и прикоснулся к своему виску. — Вернее, она меня нашла. И залезла вот сюда.
Он замолчал. Искра разума, горящая в его глазах во время рассказа, исчезла.
— Сынок, ты пришёл, чтобы обнять меня? Иди к папочке. Прости меня, хорошо? И пусть твоя мама простит, я не хотел...
Уже ничего не опасаясь, я вошёл в камеру и зарубил обезумевшего конунга. Быстрая смерть — это даже больше, чем он заслужил, но я обещал парню сделать всё быстро. Из сжатых ладоней Нервила я вытащил осколок Молота Корда.
Вернувшись в зал, я увидел, что перепуганная челядь бежит сюда. По ощущениям их преследовали не меньше двух десятков моих соратников. Стена пала, замок взять, конунг мёртв.
Мы победили.
Милосердие I
Корум выкрикивал приказания, активно жестикулируя. Он делил пленников на три кучки. В одной были ведьмы, во второй — бонды и ярлы, в третьей — челядь, прятавшаяся в замке и по сараям.
Я торчал у всех на виду у левого плеча босса. Видать, за особые заслуги. На меня косились, хлопали по плечу и всячески выражали своё признание, хотя никто толком не знал — за что.
С ведьмами особо не церемонились. Выжило всего семь тварей. От их матриарха осталась лишь бесформенная масса, совершенно не напоминающая человеческое тело, но даже она продолжала жить. Когда связанных ведьм согнали в кучу и принялись забрасывать собранными наспех досками и дровами, они подняли обречённый вой. Не знаю, о чём они думали, когда сдавались. Если надеялись на пощаду, то сами могут пенять на свою наивность. Когда импровизированный костёр был собран, в него метнули несколько свёртков бересты и подожгли. Никаких речей или обвинений, они были излишни.
Воинов осталось не больше четырёх десятков, большая часть еле стояла на ногах, а несколько тяжелораненых и вовсе лежала прямо на снегу. Труп Нервила тоже вынесли на улицу, он лежал рядом с ранеными. Как я уже успел узнать, не меньше пятидесяти человек погибло у ворот — туда били и местные, и наши, стягивая большую часть обороняющегося войска в одно место. А потом в ход пошли свёртки с берестой. В огне погибло несколько нападающих, около десятка получили сильные ожоги, но в открытом бою народа погибло бы куда больше. Не думаю, что сгорающим заживо людям было от этого легче.
Пленных окружили люди Хорвила. Сам новый конунг с перевязанной рукой командовал своими людьми, расставляя лучников так, чтобы им было легче вести огонь по толпе. Когда всё было готово, он повернулся к пленникам.
— За все ваши преступления, — сказал он. — Хороший воин должен погибнуть рядом со своим командиром.
Я не смотрел, как их расстреливают из луков в упор, а потом дорезают ножами. Меня больше беспокоила судьба пленной челяди.
Их никто особо не охранял, но никто и не пытался бежать. Им дали время на то, чтобы одеться и оказать помощь слабым, что немного радовало. Слышались мольбы о милосердии и крики о помощи. Я нашёл взглядом парня, показавшего мне местонахождение конунга, и одобряюще улыбнулся, но тот то ли меня не увидел, то ли не поверил мне.
— Они тоже пострадавшие, — сказал я Коруму. — Их заставляли служить.
— Уверен?
— Я был в замке. Они даже пальцем не пошевелили, чтобы помочь ведьмам. Их детей точно так же принесли в жертву, как и у тех, кто нам помогал.
— И никто не посмел помешать?
— Те, кто посмели, думаю, мертвы.
Берсеркер помолчал, а после пробасил:
— Я тебя услышал. Но решаешь здесь не ты.
Около двух десятков соклановцев стояли здесь. Большая часть сейчас оказывала помощь раненым, кто-то хоронил убитых. Всего погибло двадцать восемь наших и двадцать пять человек Хорвила. Самые большие потери клана за всю историю, но и победа одержана самая большая.
— Не знаю почему, — громко начал Корум, обращаясь к пленным, — но Хорвил хочет, чтобы вас судили мы, пришлые. — Он помолчал, глядя на женщин, детей и стариков. — Наверное, думает, что взгляд со стороны будет более объективным.
"Или не хочет марать руки в крови, чтобы не выглядеть таким же мясником, как Нервил".
Был у меня ещё один вариант. Жестокий, но тоже правдоподобный. Вполне может быть так, что сам Корум решил судить их. Чтобы проверить, способны ли мы по его приказу убивать безоружных. Но я сразу отбросил эти мысли.
— Но взгляд со стороны, — продолжал босс, — может быть ещё и неполным. Мы не присутствовали при вашем бегстве из замка. Многие, думаю, служили конунгу здесь. И уж тем более, я не могу знать, кто участвовал в расправах над безвинными, а кто нет. Кого заставляли служить, а кто это делал по собственной воли. Никто не рассудит вас лучше, чем те, кто присутствовал при этом. — Трясучка вскинул руку, указывая на север. — Там находятся деревни. До них день пути. Там сейчас остались такие же женщины, старики и дети, как и вы. Ваши родственники, односельчане, ваш народ. Я не дам вам ничего, ни дополнительной одежды, ни еды, ни тем более оружия. И пусть такие же как вы беззащитные судят, кого им принять, а кто останется умирать на улице. Идите.
Кто-то не верил в своё счастье, кто-то выл, умоляя дать им хоть что-то, но Корум развернулся и отдал приказ уходить.
— А они не ограбят тех, кто остался в деревнях? — спросил кто-то.
— Там осталось достаточно крепких мужчин, пекарей, пахарей и пастухов, чтобы их защитить, — ответил Корум.
Вот тебе и милосердие. Прямо по-местному.
— Ладно, — сказал босс, когда мы миновали догорающие остатки ворот, — все свободны. Награды будем раздавать завтра.
Он хлопнул меня по плечу и ушёл в сопровождении наиболее приближённых людей. Рудды среди них не было.
Я побродил по замку и нашёл Алексея. Он сидел с несколькими знакомцами и пил вино. Думаю, скорее в целях анестезии — у некро-друида после боя осталось несколько сильных ожогов, да и одна ведьма чуть не свела его в могилу своими амулетами.
— Прости, что мне придётся это говорить, — еле слышно прошептал он, — но Тёмная Мать...
Они стояли вместе в задних рядах. Проку от них практически не было — Алексей не мог поднять ни мёртвых животных, ни управлять травой ввиду их отсутствия, а Тёмная Мать запорола прокачку давным-давно, превратившись лишь в слабого персонажа поддержки. И когда взорвались ворота, они стояли рядом. Просто некро-друиду повезло, а Тёмной Матери — нет. Балка с прилипшим куском берестяного "напалма" сбила её с ног. Дерево сняли быстро, но у Тёмной Матери уже загорелась одежда, волосы... У неё обгорело половина тела прежде, чем удалось сбить огонь. Рука превратилась в культю, сгорела правая грудь...
Я стоял у кровати, слушая сквозь стоны и крики других раненых её прерывистое дыхание. Правую половину лица скрывали пропитанные мазью Гаи тряпки, но я знал, что мясо там сгорело до кости.
— Ничего, выживет твоя ненаглядная, — проговорила старуха. Несмотря на собственные раны, она не покладая рук ухаживала за ранеными. — А через полгодика будет такой же красоткой, как и была.
Я угрюмо кивнул.
— Иди, ей нужен отдых.
Я поднял взгляд на старуху.
— Ты даже не попробуешь меня убить?
— За что? За то, что убил моего сына и внучку? Они оба выбрали свою дорогу самостоятельно, они знали, что умрут, а ты лишь слепое орудие в этой игре богов. Нет, Судья, тебе придётся с этим жить.