— Послушай, — начинаю я. — Ты заговоришь с ним о том, как он курил траву в молодости. Скажешь ему, что сам вообще-то не куришь и твои друзья тоже не курят, но одному твоему другу на вечеринку кто-то принес гаш и осталось немного, а вы не знаете, что с этим делать, потому что не курите. Спроси его, не хочет ли он опять попробовать — иначе выбросите его в унитаз. Если старик обозлится, мол, как ты ему такое можешь предлагать, то заканчивай разговор. А если нет, то ты дашь ему немножечко Герасима и расскажешь, как его курят. Объяснишь ему, что так курил тот корешок, который принес его на вечеринку.
Лукаш смеется с высоты своего метра и девяноста сантиметров. И семнадцати лет.
— Ну, хорошо, но зачем все это?
— Оттянешься дома. Если старик попробует, то ему наверняка понравится, и он станет курить еще больше. Тогда ты сможешь курить вместе с ним.
— Блядь, ты самый ебанутый дилер в этом ебанутом городе, — говорит Лукаш. — И ты будешь нам продавать товар, да?
— А как же?
Лукаш уходит. Вдруг за моей спиной что-то чирикнуло — я аж подскочил, потому что вспомнил про птичку. Сейчас все придет в норму и меня попустит.
На протяжении двух последних недель я курил только дважды. Я могу пыхнуть только по вторникам. По вторникам в бизнесе наблюдается некоторое затишье. Именно вчера был вторник, и я очень сладко накурился в домике. Мне казалось, что я растворяюсь в густом, теплом и очень сладком чае. Каждая мельчайшая частичка моего тела наполнилась этой блаженной жидкостью, и через несколько часов все, даже маленькие пальцы рук и ног, ощущало космическое, абсолютное счастье. Сначала я выкурил четвертинку, сидя на полу. Потом я долго отмывал руки от пепла. Нужно было хорошенько размылить мыло. Я держал его под краном и крутил в руках. В определенный момент оно перестало выскальзывать, цепляясь за мои руки. Оно было клейким, теплым и мягким, как пластилин или какой-нибудь младенец, и потом наконец-то растаяло где-то между моими пальцами.
Потом пришел Роберт и нашел меня в ванной комнате. У бабули даже была ванна, но очень странная — высокая и прямоугольная, Я стоял в ней голый, а Роберт смазывал меня всего оливковым маслом, а потом ласкал — особенно пальцем внутри. Когда он всовывал его вовнутрь, то развлекался, двигая этим пальцем так, чтобы я тоже задвигался. Сегодня он, наверное, тоже придет, но только для того, чтобы проверить, трезвый ли я. Когда я трезвый, он ничего со мной не делает. Он объясняет это тем, что во мне нет той мягкости.
Последние две недели я приходил в себя и работал. А перед этим лежал пять дней на кровати и блевал по-черному малыми коричневыми соплями. Роберт подставил мне миску, но я не мог нормально над ней склониться, так как был прикован к кровати. Однажды ночью Роберт наступил босой ногой в эту миску, и его это так достало, что он мог бы даже приказать мне ее выпить. Но он ничего не сделал, только потом у него лопнула кожа между пальцами на ноге.
— Ложись, — говорит Роберт, одетый в костюм, открывая заднюю дверь автомобиля. — Сюда, на пол, перед сиденьями.
— Но зачем, Роберт?
Он ловит меня за ухо и выкручивает его.
К счастью, что-то, что не чувствует боли и ничего не принимает близко к сердцу, еще осталось после вчерашнего обкура. На самом деле нужно пройти через страшные вещи, чтобы суметь найти в себе что-то такое. Я ложусь на пол.
— Если послушаешь, то узнаешь, — добавляет Роберт, накрывая меня старыми полотенцами и какими-то предметами, — Ты должен сидеть тихо и не двигаться. Только прислушивайся ко всему, что будет происходить.
Потом джип начинает сильно подбрасывать на бездорожье. Когда лежишь, то начинаешь понимать, что никакой он не противоударный и не джип. Но в темноте не очень уж и плохо. Я закрываю глаза, чтобы сосредоточиться на том, что осталось во мне от обкура. И это удается, потому что мне снова легко и хорошо, вот только меня уже совершенно не интересует, что происходит. Как всегда случается после геры, я ищу кого-то такого же приятного и доброго, хоть, конечно же, я не найду никого под тряпьем в автомобиле. И сижу вот так, пока автомобиль не останавливается.
— Добрый день? — слышу я искренний, теплый голос Роберта — учтивого и вежливого бизнесмена.
— Добрый день, — отвечает сконфуженный, слегка охрипший сорокалетний мужчина.
— Садитесь, пожалуйста, — говорит Роберт тише. — Знаете, было бы лучше, если бы сделка была максимально конфиденциальной.
Чувак немного колеблется. Боится, но знает, если он не сядет, то не получит героин.
— А может, вы сразу же хотите закурить? — спрашивает Роберт. — У меня есть фольга.