Рыжего пацана, который мне все это рассказывал, звали Христианом. Он вел себя так, как любой молокосос, который хочет быть крутым и иногда, конечно, от этого крутеет. Эта история его забавляла, потому что он смеялся в самых непристойных местах. Несмотря на это, в его глазах время от времени я ловил несколько более мягкие взгляды. Однако они были немного блуждающими и сразу же исчезали. Трудно сказать, откуда они могли взяться. Я подумал было, что Христиан меня зондирует, для того чтобы проверить, трогает ли меня эта история и мягкий ли я.
Но, скорее всего, нет. В нем, должно быть, еще таились остатки впечатлительности. Но и грубость в нем тоже была настоящей. Не та, которую он пытался показать. А та, с помощью которой он подавлял в себе остатки впечатлительности.
Это было похоже на последние вздохи умирающего тела. Как будто брюнет боролся с плюшевым мишкой, который постоянно пытался выбраться на поверхность.
Я поставил им пиво, когда покупал себе второе. После третьего мы стали ходить по микрорайоновским магазинчикам, которых тут было вполне достаточно. Собралась довольно большая группа пацанов, и я понял, что Христиан пользуется здесь определенным авторитетом.
Около двух часов в районе появился какой-то пожилой мужчина в черном плаще, седой, с очень бледным носом. Я принял участие в охоте на него. Пацаны швыряли в него бутылками, но не для того, чтобы его обидеть, а для того, чтобы напугать. В конце концов, ему удалось спрятаться между березами. Оказалось, что это был так называемый советник. Его все дружно ненавидели, потому что он постоянно советовал ребятам и их матерям, как парковать автомобиль, как поливать цветы на балконе, чтобы не капало на соседей, что делать с собственной квартирой, работой и жизнью вообще.
Потом пацаны ушли, а я остался наедине с Христианом и брюнетом, которого вообще-то звали Кшишеком. Я хотел поговорить с ними более доверительно и спросил Христиана, чем занимается его отец.
В ответ я получил по носу так, как никогда до сих пор не получал — даже от Роберта. Наверное, выражение моего лица несколько изменилось. Я попытался узнать, в чем дело, но получилось у меня немного пискляво. Христиан куда-то ушел. В конце концов, у Кшишека я узнал, что в этом микрорайоне живут только одинокие матери с детьми.
Потом Кшишек тоже ушел, а я сел на бордюр и, глядя в небо, пытался остановить носовое кровотечение. Я надеялся, что в этом микрорайоне пацан, торчащий возле газона с окровавленным носом, — настолько же нормальное явление, как куст шиповника. Крики «Марцин!» перестали раздаваться. Вдруг в микрорайоне начало появляться множество женщин, возвращающихся с работы, Активная деятельность понемногу приостанавливалась, когда матери массово возвращались домой.
Сейчас еще рано, и мне нечего бояться. Вечером придет Роберт, но я не боюсь, потому что сегодня вторник и я могу курнуть. Я буду целовать его с таким сладостным спокойствием. В последний раз это его тоже не возбуждало, а успокаивало, У меня, наверное, есть дар — мои поцелуи успокаивают, вместо того чтобы возбуждать. Там, где я целую, не остается никаких следов, и ничто не раздражает Роберта. Под моими губами исчезают большие синяки, которые я нашел у него на плечах.
Я выискиваю самые чувствительные места для поцелуев, чтобы он еще сильнее почувствовал, что каждый мой поцелуй — это порция тепла.
Но это будет вечером, а сейчас меня ожидает кое-что, возможно, еще более сладкое. Я выхожу из дома и после продолжительных блужданий, которые меня слегка умиляют, нахожу остановку. Я плавно проникаю в теплый, урчащий автобус, в котором меня покачивает в темноте, потому что глаза мои закрыты. Я еду в свой старый дом. Это длится два часа, и все это время во мне переливается что-то густое, сладостно массирующее изнутри не только каждый кубический сантиметр моего тела, но и каждую мысль. Так бывает, когда ты становишься одним большим, сильным и добрым чувством. Каждый должен этим стать.
Приехав, я иду домой через лес, а потом наблюдаю за ним из-за ветвей. На протяжении часа ничего не происходит, и мне очень хорошо. Потом мне приходит в голову, что возможно никого нет дома, Кася, наверное, в университете. Ребенок — с мамой в кафешке родителей. У меня есть ключ, я его не выбросил. Если они поменяли замки, то я только постою под домом.