Мы выкуриваем с ним вторую, еще более крепкую хапку. Моя голова похожа на душ: из нее выливается что-то очень теплое на все тело, вниз. Я укладываю уже совершенно мягкого вьетнамца в кровать и раздеваю его, подготавливая к ласкам, А потом беру его за руку — и все просто чудесно. А немного погодя опускаю руку и мне очень приятно. Очень горячо и недвижимо. Вдруг звонит телефон.
Сначала звонит юрист, мой юрист — раз в неделю звонит действительно мой юрист. Сразу же после него — депутат, мой депутат. Интересно, знают ли они, что разговаривают с большим аквариумом, наполненным медом, который подвешен где-то высоко и колышется, как колокол. Наверное, знают, поскольку хотят встретиться.
Я не знаю, что им нужно, но, честно говоря, знаю, потому что им всегда нужно одно и то же. Чтобы я вытянул их из всего этого — из этих фирм, должностей, бизнеса, семей, детей, жен, домов. Из этой беготни по кругу за своим собственным, еще до конца не высранным, говном. Чтобы я раздел их донага и окунул в нечто похожее на море в Израиле. Вроде бы Мертвое, но теплое. Но Императрица уже начала строить для них домик. Они смогут спрятаться в нем. И преподносить себе самый сладкий в мире расслабон настолько долго, насколько они выдержат.
Медленно начинает темнеть, но все еще хорошо виден газон. Он выглядит как зеленая скатерть в пятнах. Повсюду разбросаны большие коричневые куски в бордовых лужах. У меня тоже где-то есть бордовая помада, и когда я вечером уединюсь — один или с вьетнамцем, — то сделаю себе настоящий макияж. А может, и на все тело — мое или его тело.
Деревянная дверь, похожая на ворота в конюшне, открыта. Кто-то стоит в дверях с подносом, но засыпает на ходу и покачивается. Я целую его в голову и шею. Он постанывает, но не просыпается. Раньше тут был агротуристический пансионат, ранчо, школа верховой езды и конюшни. Я купил его со всем этим добром. На открытие мне пришло в голову приготовить татарский гриль, как в фильме о Чингисхане. Его когда-то показывали по телевизору — в те времена, когда еще показывали монгольские фильмы. Вьетнамец должен был вылить из бассейна всю воду, чтобы залить туда на метровую высоту специального соуса для гриля. Я нашел его потом в этом соусе, но его голова находилась над поверхностью. Я хотел его вытянуть, чтобы уксус и перец не обожгли его игрушечки, которые находятся в штанах. Но я засыпаю, а просыпаюсь, когда начинает темнеть, и там его наверняка нет. Я курю еще несколько раз по маленькой хапке.
У каждого моего ребенка есть своя квартирка. Квартирки маленькие, но очень мягкие. Но им и не нужны большие квартирки. Ни одно окно не подает признаков жизни. И очень хорошо. Не нужно, чтобы они двигались, ходили, ведь они в гостях у своей самой лучшей мамы. И думать им слишком много не нужно, они даже и не должны думать, чтобы шоколад не помутнел. У одного из них есть даже своя собственная фирма — маленькая, но неплохая: он придумал какой-то набор для приемов — пластиковая тарелочка с ручкой для стаканчика, чтобы можно было кушать стоя и ставить стаканчик на ту же тарелочку, с которой ешь, чтобы он не мешал. Он это придумал, а сейчас все у него это покупают, потому что никто раньше до этого не додумался. Он, наверное, сейчас о чем-нибудь думает, потому что большинство его мыслей, скорее всего, приятные. Но зачем? Так называемого успеха добиваются не для того, чтобы о нем думать, а для того лишь, чтобы уже ни о чем не надо было думать.
Из дома выходит Ками. Я приказываю ему забрать кумыс. Он делает это как-то очень четко. Так как при всем этом он вообще-то заторможенный. Сегодня он попросил у меня разрешения пыхнуть. Боялся, бедняга. Не нужно меня бояться. Я лучше всех знаю, что всем нужно немного счастья. Он наверняка хотел заныкать кумыс и выпить его завтра, чтобы его прочистило. Может, приказать ему выпить его прямо сейчас? И он, конечно же, выблевал. Маленькое наказание.
Я опять просыпаюсь. Уже почти совсем стемнело. Тихонько стрекочут галки, но как-то несмело. Должно быть, наши кони их возбуждают, но они для них все еще слишком горячие или слишком острые. Один из них, наверное, пошевелился. Нет, это кто-то заснул возле коня. Возможно, его привлекло тепло жаркого. Но зачем ему еще какое-то тепло? Он сам должен быть теплым как никогда. Когда я засну, а потом проснусь, то вытяну его из лужи и еще больше накурю. Хотя он никогда не достигнет такой степени обдолбанности, как я.