7 февраля 1987
04.40
Я не чувствую своей души. Эта тьма мой единственный друг. Мое новое пристрастие- выпить тонну воды, перед тем, как вмазать кокса, и потом выблевать ее в джакузи. От этого у меня происходит взрыв мозга и улет в стратосферу. Почему? А почему нет? Я в этом доме танцую со смертью…
8 февраля 1987
02.00
Боб Тиммонс пришел сегодня на репетицию. Я понятия не имею, кто его прислал. Он прямо спросил меня употребляю ли я. Конечно, я отрицал, сказав, что просто выпиваю и нюхаю кокаин, но в любой момент могу остановиться, если захочу.
Не знаю, поверил ли он мне, было не похоже. Но я не дам ему упечь меня опять в больницу, я его лучше убью…или себя…
НИККИ: Боб Тиммонс и Док МакГи положили нас с Николь в реабилитационный центр летом 1986‑го. Я это все ненавидел, и это была просто беда. Консультанты говорили о Боге, а я тогда разделял точку зрения своего деда по этому вопросу: Зачем нужен Бог, если у тебя есть грузовичок Шевроле и дробовик 12‑го калибра?
Прошло 3 дня. Одна сиделка заговорила со мной о Боге, и так достала меня, что я встал и заорал: Ебать твоего бога и тебя вместе с ним! Она велела мне сесть обратно, но я дал ей пощечину, выпрыгнул в окно пошел домой — до меня там было всего несколько кварталов. Боб ехал за мной на машине до тех пор, пока мы не договорились, что он не положит меня обратно. Он подвез меня до дома, и я показал ему свою ритуальную комнату–чулан в спальне. Там было все в грязных следах от ложек, и мы с Бобом провели несколько часов, отмывая эту комнату. Мы прошли по ней, находя пакетики с кокаином, таблетки, бухло, шприцы, и все это выкинули. Единственное, что там осталось, было мое оружие. Я пообещал Бобу, что справлюсь сам, без больницы.
Через секунду после того, как Боб ушел, я снял трубку. Через час Джейсон привез мне и кокаина, и героина.
Через некоторое время Боб вернулся, но я не пустил его. Я лежал в холле на полу и разговаривал с ним через щель под дверью, держа в руке заряженный.357(револьвер), со взведенным курком. Он просил меня вернуться в клинику, и я сказал, что лучше умру. И если он попытается войти, то я застрелюсь.
На самом деле, Боб не возвращался. Это снова были только мои демоны.
Николь осталась в клинике и вылечилась. Мы были неразлучными нарко–друзьями, но, после ее излечения, нам стало не о чем говорить. Мы стали незнакомы. Нас связывала любовь к наркотикам, и когда она ушла, у нас ничего не осталось. Это был конец.
БОБ ТИММОНС:
Знал ли я. что Никки позвонит дилеру сразу после того. как я уйду? Нет. Удивляет ли меня это? Нет.
10 февраля 1987
04.00
Сегодня, кажется, самый потерянный день, я не делал ничего, только валялся весь день на диване и болтал по телефону. Но чувствую себя хорошо. У меня нет ощущения, что сдирается кожа и внутренности хотят вылезти наружу, но так же я чувствую словно из меня выпустили дух…и при этом отчаянно цепляюсь за жизнь.
Я кажется знаю, от чего у меня эта дыра в душе. Потому что, если быть откровенным, это не от СЕЙЧАС…это от ТОГДА…без отца, без матери, никаких воспоминаний о детстве, кроме этих переездов по стране. Нона и Том любили меня и я любил их, но ясно одно…мои мать и отец занимались чем угодно, кроме меня, что–то другое их всегда занимало больше, чем я…
Может поэтому я и стал таким, из этого происходит мое безумие. И я не знаю, как прогнать его.
НИККИ: Мой отец ушел, когда я был совсем маленьким. Его имя Франк Феррана, таким же было и мое, пока я не поменял его, будучи тинэйджером, потому что хотел, чтобы подонок полностью исчез из моей жизни. Мою мать зовут Дина и я верю, что она любит меня, когда я совпадаю с ее планами, но когда я был ребенком, она обычно была вне пределов досягаемости. Маленьким я чувствовал, что каждый раз, как она находила нового мужчину, она отсылала меня к своим родителям, Тому и Ноне в Айдахо, потому что я ей мешал. Это было первое ощущение брошенности, которое только и могло привести ко всем этим последствиям. От всего этого родилось ощущение, что я не могу быть любим, и эта рана в последствии трансформировалась в злобу, необщительность и агрессию. Это же и легло в основу энергетики Мотли и в основу моей жизни.
ДИНА РИЧАРДС: Отец Никки был очень эгоистичным человеком. Мир вращался вокруг него и никак иначе. Я оставила его, когда Никки было 10 месяцев, и мы уехали жить к моей матери Ноне и ее 2‑му мужу Тому. Я не знала, что еще делать–мне было 19 когда родился Никки, у меня не было родительских навыков, а Фрэнк все время пил, употреблял наркотики и уходил к другим женщинам. У него никогда не было времени на Никки.