Зинаида Федоровна ничего не просила. Она только докладывала, что в приемной, соблюдая такт, находится первый заместитель Муратова, которому предоставлено право посещать шефа в любое время. Муратов болезненно скривил губы.
— Попросите Петра Анисимовича зайти через час. У меня срочное дело.
Петр Анисимович Катков должен был слышать весь разговор, и хотя решение генерального для него оказалось малоприятным, обязан принять эту данность.
Муратов выключил интерфон, открыл твердый футляр очечника, вынул из него очки в тонкой золотой (не золоченой, а именно золотой) оправе. Затем осторожно, будто боясь обжечься, раскрыл корочки папки.
Первое, что он увидел, была черно-белая фотография размером тринадцать на восемнадцать. Объектив аппарата запечатлел интерьер просторного помещения, громадный камин на заднем плане. Поленницу березовых дров рядом с очагом. Огонь в жерле топки. Перед камином большой стол. На нем хорошо просматривалась батарея бутылок с напитками разных сортов — коньяк, водка, виски. Фрукты. Ваза с пироженными…
Но внимание приковывало другое. На роскошном огромном диване, стоявшем у стены слева, сидела пара — абсолютно голые мужчина и женщина. Точнее, на диване, раздвинув ноги, сидел мужчина. Женщина нашла место на его коленях. Было ясно видно, что она не свободна в своем положении. И не потому что мужчина держал её руками за талию. Некий незримый телесный стержень, соединял их в единое целое. Лицо мужчины искажала сладострастная гримаса, глаза тупо таращились.
Муратов тяжело вздохнул и устало откинулся на спинку кресла.
На фотографии он узнал генерал-лейтенанта милиции Волкова, с которым на многих заседаниях они уже более двух лет садятся рядом.
«Боже мой!» — подумал Муратов, ощутив собственное бессилие и опустошенность. Большую часть жизни он был членом компартии, не верил ни в бога, ни в черта, но упоминание имени господа прочно вошло в речь демократических атеистов, как дань новой моде, и выделяться прокурору не хотелось.
Боже мой! Приходилось решать, что делать с фото и досье, которые сейчас лежат на столе.
Два дня назад из министерства внутренних дел Муратову привезли и передали досье на депутата Государственной Думы господина Марусича. Ряд розыскных дел, которые вела милиция по преступлениям, предусмотренным уголовным кодексом, вывели на Марусича, как на организатора, подстрекателя, пособника и даже исполнителя противоправных деяний.
Уже вчера в полдень Муратову позвонил Волков. Поразил своей осведомленностью.
— Геннадий Михайлович, по-моему, у тебя лежит дело на Марусича. Мой совет — спиши ты его в архив к чертовой матери. Это хитрая и грязная интрига, в которой крайним окажешься ты. Если интересно, при встрече расскажу подробно.
А к вечеру из ФСБ привезли кипу фотографий. Сделанные на загородной даче, в сауне, бассейне, в роскошных апартаментах, они зрительно подтверждали близость Волкова и Марусича, их совместное участие в оргиях в обществе дам вольного поведения.
В конце-концов ничего криминального в подобном поведении генерала Муратов не усматривал. Хотя посещение бани с дамами не просто проявление пристрастия к чистоте, все же это не дело общественности, а супружеской генеральской четы. Но Муратова беспокоило другое. Его мог вызвать президент. Как обойтись с беспутным членом коллегии МВД мог решать только он сам. Однако в разговоре неизбежно встанет вопрос о том, что делать с Марусичем. И ответить на него по совести Муратов не мог. Документы, собранные в досье, убедительно свидетельствовали — депутат не только растленный в моральном отношении тип, он — преступник. Его надо привлекать к суду. Но такая строгость стала бы прецедентом нарушения федеральных законов. Депутат, даже если он убийца и вор, для правосудия неприкосновенен. Наказать генерала за блядки и не тронуть депутата-преступника — разве это справедливость?
Муратова уже давно не обманывала строгая фразеология российских юридических документов. Самые очевидные положения законов скрывали в себе массу лазеек, позволявших преступникам уходить от ответственности.
Казалось бы статья четвертая уголовного кодекса «Принцип равенства граждан перед законом» должна стать краеугольным камнем демократичности в привлечении преступников к суду. В ней черным по белому записано:
«Лица, совершившие преступления, равны перед законом и подлежат уголовной ответственности независимо от пола, расы, национальности, языка, происхождения, имущественного и должностного положения, места жительства, отношения к религии, убеждений, принадлежности к общественным объединениям, а также других обстоятельств».
Прочитаешь и можно слезу уронить. Тем не менее, едва дело касается практики применения закона, то выясняется, что другими актами государства из под уголовной ответственности выведены многие члены правительства, члены Совета Федерации, депутаты Государственной Думы. Вот и думай, как соблюсти остатки собственной чести, показать всем свою приверженность к демократии и одновременно высокую государственную строгость.
Прикрыв папочку с фотографиями, Муратов щелкнул интерфоном, вызывая заместителя.
— Петр Анисимович, зайди.
— Иду.
Катков сразу уловил обеспокоенность в голосе генерального. Должно быть что-то свалилось на шефа, а поскольку неприятности на начальство обычно валятся сверху, Муратов сейчас обязательно постарается распределить порцию бяки на своих замов в равной доле. Конечно, бывают и такие дела, когда в силу секретности (а в прокуратуре, как известно, имеется немало тайн) для сохранения поступивших сведений их сообщают только самому ограниченному кругу лиц. Катков в этот круг входил во всех случаях.
Впрочем, как бы там ни было, Катков и сам с утра собирался зайти к шефу не с пустыми руками. Вчера вечером ему со стороны подкинули «ежика» и что с ним делать без совета с Муратовым он решить не мог.
Когда Катков вошел к шефу, тот прохаживался в раздумии по кабинету, словно измерял его шагами.
Они поздоровались.
— Сядь, — предложил Муратов заму и показал на стол, где лежала синяя папка. — Почитай. Потом обсудим.
Катков открыл корочки и увидел большую черно-белую фотографию. Бросил на неё быстрый взгляд и сразу перевернул. Ниже лежала вторая. За ней — третья…
Вообще-то Катков видел и не такое. Через его руки проходили крутые дела изготовителей порнофильмов, в которых гадкие сцены перемежались сценами отвратительными, но здесь имело место другое. Главного персонажа, который фигурировал на всех снимках, он прекрасно знал и было потому нечто постыдное в разглядывании голого члена кабинета министров, который ни ладошками, ни фиговым листком не прикрыл ни одной из висячих, лежачих и стоячих деталей интима и походил в этом отношении на фавна, резвившегося в обществе обнаженных граций. Ко всему Катков ощущал, что за ним с интересом следит генеральный, а подглядывать в замочную скважину, даже если возле неё тебе любезно уступили место, занятие не очень почтенное.
Быстро проглядев снимки и бумаги, Катков закрыл папку.
— Что скажешь? — спросил Муратов.
Нейтральность тона, каким был задан вопрос, плохо маскировала явный интерес генерального.
— Похоже, снимки подлинные. Это раз. Но надо, чтобы их проверила экспертиза…
Катков был готов назвать и второе и третье свое соображение, но Муратов его перебил.
— Что будем делать?
Катков вздохнул.
— С утра я собирался зайти к вам по этой же причине. Вчера мне звонил Волков.
— Так-так, — Муратов удивленно вскинул брови. Сообщение добавляло в интригу новые краски. — И что?
— Просил предупредить вас, что прокуратуру с делом Марусича пытаются грубо поставить. Дело не имеет под собой объективных оснований. Оно насквозь политическое и нужно хорошо понять, что ничего кроме скандала в обществе не вызовет.
— Он намекал на фотографии?
— Нет. Больше того, сейчас я думаю, он о них даже не знает. Больше того, он скорее всего не в курсе, что его разговоры писали…
Муратов с удивлением посмотрел на Каткова.