- Пожрали весь ебаный соус, - яростно кричит он, вытаращившись на тарелку Бобби, после того как увидел пустую бутылку. - Ты же эту хуйню всего жизнь не съешь, зачем все вылил?
Бобби задумывается, а потом объясняет:
- Я просто всем телом пожелал ... - он игриво отвергает волосы с глаз и поднимая взъерошенную бровь, - соуса.
Затем он направляется к столу, а Лесу, Митчу и мне остается лишь всеми силами сдерживать свой довольный смех, который так и норовил вырваться из наших легких. Даже у Шона настроение улучшилось. Такие мелочи кажутся, на первый взгляд, тривиальными, но именно на этих роскошных маленьких победах и специализировался Бобби. И это стоило того.
После работы я встречаю Кайфолома; он ждет автобус на остановке, глазами поедая телку, которая стоит рядом, и потирает свой кривой подбородок, потому что откровенно колеблется. Я вижу, как выражение его лица в одно мгновение становится яростным, будто у детеныша дикого животного, которой ластился к тебе, и вдруг разозлился и напал.
И он уже готов сделать шаг. Его черные длинные волосы с модной стрижкой сверкают на солнце, он одет в белую футболку с V-образным вырезом, выгодно подчеркивающим его средиземноморскую загар; этот замечательный цвет кожи он унаследовал от своей матери-итальянки. Он красуется в широких коричневых брезентовых штанах, которые кажутся слишком длинными для его роста, а на ногах у него - незаурядного качества кроссовки; он всегда носит дорогую итальянскую обувь, приобретенную на распродаже. Кайфолом всегда напряженный, поэтому, когда я зову его в тот момент, как он уже готов двинуться к куколке, он чуть не подскакивает.
- Рентс, блядь, - говорит он раздраженно, указывая головой на девушку, - я работал ...
- Возьми перерыв, пойдем пива попьем, - предлагаю я, потому что мне нужно обсудить с ним переезд на Монтгомери-стрит.
- Если ты угощаешь ... В этих райских чащах так много обезьянок, - протягивает он.
Обезьянками он в компании ребят называет девушек «сама попала в ловушку»,« охотимся на другую».
Мы идем к «Центральной», и начинается обычная тягомотина. Он располагается на высоком барном стуле, а я остаюсь стоять. Кайфолом берется меня заебывать: мол, зашли в жопу мира в этом Лейте, он ожидал лучшего ...
- Знаю, это трудно, но в Лейте тоже так много малодушных перепихонов!
- Какие?
- Малодушных. То есть легких, к которым не надо прилагать усилий, для которых смелость даже не нужна. С громким стоном. Нытьем, если захочешь.
Какой-то старик, беззубый мудак в берете, что стоит у барной стойки рядом с нами, вмешивается в разговор.
- Многим не понравились бы твои слова, - предупреждает он с жаром в глазах.
- Слышали когда-нибудь о личном разговоре?
- Слышал когда-нибудь об общественных местах?
Кайфолом поднимает брови, пытаясь понять, о чем вообще идет речь, а потом говорит:
- Святые ебари, вы же меня почти на месте преступления поймали, начальник.
И он объявляет второй раунд нашего разговора, к которой внезапно присоединяется старик, придвинув стул ближе к нам с видом триумфатора. Однако потом этот мудак быстро пользуется возможностью и рассказывает нам историю своей жизни, в результате чего мы быстренько допиваем и ретируемся. Когда мы оказываемся под последними теплыми солнечными лучами летнего вечера, старая карга с костлявым лицом из Форта, Маргарет Каррен, появляется на дороге с огромной сумкой со стиркой в руках. Она хмурит брови, когда замечает на остановке семью пакистанцев, хотя я, например, не согласен с ней - мне кажется, они больше похожи на каких-то бенгальцев.
- Почему эта старая выдра всегда таскает с собой белье? - Спрашивает Кайфолом, когда она подходит ближе.
- Она все время ходит в прачечную, просто чтобы поболтать там с подружками, - объясняю я, а потом добавляю почти шепотом: - Я всегда вижу ее у Бендикса, сынок.
- О-о-о, какая миссис! - Стонет Кайфолом.
Миссис Каррен проходит мимо нас, и я не могу удержаться:
- Опять были в прачке в Бендикс, миссис Каррен?
- Да, Марк, как всегда. Это никогда не кончится, потому что Сьюзан больше там ни работает, она вышла замуж. У Олли с Дунаном очень много работы.
- Наверное, у вас много болячек, - не унимается говнюк Кайфолом - то есть столько работать в Бендикс каждый день.
Она потрясена, на ее лице ясно читается злость, она с силой смыкает губы, а голову женщина забрасывает назад так, будто кто-то потянул за невидимую цепь, как будто она начинает пить.
- Что вы, я имею в виду мозоли на руках, на ладонях, все такое, - уточняет он.
Бабушка Каррен расслабляется.
- Нет, сынок, я туда просто прогуливаюсь, общаюсь с друзьями, а затем возвращаюсь автобусом в Форт, - объясняет она, потом враждебно смотрит на меня: - Как тебе живется на новом месте?
- Не такое уж и новое. Я там живу уже четыре года.
- Неплохо, пожалуй, - горько говорит она. - А они сейчас на «Лендин».
Здесь она возвращается к азиатам, которые садятся на шестнадцатый маршрут.
- Целая семья в старом доме Джонстонов, - с отвращением говорит она. - От запаха их кухни меня тошнит. Одна проклятая тошнота от их рыбы, которую они потом еще и засушивают. Вот почему я так много времени провожу в Бендикс.
- Им нет прощения, - без энтузиазма отвечаю я, заметив, что Кайфолом уже потерял интерес к нашей игре и сейчас присматривается к девушке, которая проходит мимо нашей компании; изучает ее лицо, сиськи, жопу, ноги и, особенно, сумочку.
- Какое там прощение, в этой стране белым людям все сложнее найти себе место, - качает головой миссис Каррен и шагает гусиной походкой дальше.
Кайфолом тоже спешит.
- Слушай , Марк, мне пора, увидимся позже, - говорит он и отправляется за той девушкой.
Я смотрю ему вслед и вижу, как он осмеливается на первый шаг, вступает с ней в разговор. Мудак. Если бы я попытался так познакомиться с девушкой, она бы полицию уже через секунду вызвала. Его никто не обвинит в том, что он может потрахаться в любой момент, когда сам того захочет. Так я остался один, но по этому поводу я был только рад. Солнце уже собиралось скрыться за горизонтом, поэтому я немного повисел на краю крыши, накрывающей автобусную остановку, заодно проверив, как там чувствует себя моя спина, затем пару раз потянулся и пошел домой.
Заметки об эпидемии №1
Первого марта 1979 года шотландский народ проголосовал на национальном референдуме за переизбрание парламента.
Таким образом, после почти трех веков недемократическим путем навязанной единством с Англией должен был возобновиться суверенитет нашей страны. Джордж Каннингем, шотландец, член парламента от лондонской партии лейбористов, предложил на рассмотрение поправку к законопроекту, которая изменила закон таким образом, чтобы решение о новом парламенте принимали сами шотландские граждане.
Консервативная партия во главе с Маргарет Тэтчер пришла к власти в мае 1979 года. Из-за скудного количества голосов шотландской части населения, начались споры по поводу того, что правительство не имеет демократической силы, но приход к власти парламента, который поддерживал Эдинбург, неуклонно был отторгнут и подлежал праву вето.
Слишком скромный
- Ебаная трагедия для всей Шотландии, - заявил с барного стула дешевого отеля Лейта Фрэнк (Франко) Бэгби, крепкий бритоголовый мужчина, у которого все руки и шея были покрыты татуировками.
Вряд ли когда-то эту забегаловку упомянут в путеводителе по пабам Эдинбурга.
Чтобы привлечь к своему высказывания особое внимание, он ударяет по тонюсенькому бицепсу Кочерыжки Мерфи, и этот обычный пинок, который неуловимо напоминает удар кувалды, буквально смахивает его друга с места у стойки.
- Опять убили все надежды на участие в чемпионате «Евро»!
В доказательство этого Франко указывает пальцем на телевизор, висящий в углу паба над музыкальным автоматом и, несмотря на яркие огоньки последнего, показывает две европейские футбольные команды, которые выстроились на поле. Томми Лоренс напрягает всю свою подтянутое мускулистое тело, чтобы вытянуть голову и увидеть, что происходит на экране, а также вялый Марк Рентон просыпается, потому что это - звездный час Платини. Сначала показывают общую картину, всех футболистов, которые стоят в состоянии боевой готовности, а затем камера движется вдоль рядов, показывая каждого игрока в отдельности, в то время как ребята думают, с каким результатом может закончиться этот матч. Сидя в потрепанном баре с прокуренными стенами, старым, потрескавшейся полом и побитой мебелью, они пытаются представить, как это - стоять там, выпятив грудь, сосредоточившись на том, что ты находишься сейчас в каких-то девяноста минутах от своего рода пожизненного бессмертия.