Но Саймону достаточно сложно оставаться спокойным, когда вместе с ним на диване сидит Мария. Моя нога настойчиво выбивает какую ритмичную мелодию, пока я тайком разглядываю ее: белокурые волосы девушки заколоты, но челка падает ей на большие синие глаза. Обрамленные длинными ресницами, они буквально кричат: «Кровать» Можно хорошо рассмотреть ее великолепную кожу медового цвета, потому что она одета в коричневое платье с открытой спиной, поэтому я смотрю на ее хрупкую шею и сильные руки, покрытые тонким светлыми волосами. Платье доходит до колен, ногти на ее длинных стройных ногах накрашены золотым лаком. Вдруг я слышу словесную перепалку с маленьким Грантом; она берет журнал и поднимает его так, что я вижу мельком ее белые трусики. Меня будто током пронизывает от этих загорелых на Майорке бедер, я чуть не кончаю прямо там.
- Невыносимо! - Кричит Дейдра с телевизора.
Эти пухлые губы ...
Слава Богу, отвратительный Кок поворачивает ко мне свою морщинистую морду.
- Неплохо было бы выпить. Ты со мной, Дженни?
Я довольно улыбаюсь, когда Дженни, свернувшись в кресле, как огромная кошка, отвечает ему:
- Нет, я останусь дома, посмотрю сериалы. Если пойдешь сам, принеси нам рыбы на ужин.
- А мне - пирог, - радостно пищит малый Грант.
Я смотрю на Марию, которая воткнулась в свой журнал, не обращая ни на кого внимания.
- Неужели чипсов не хочешь? - Спрашивает ее Дженни.
Она отрывает взгляд от журнала. О, эти сладкие надутые губки: я в одном миллиметре от любви, ближе, чем когда-либо.
- Нет.
Кок удивленно поднимает брови, но зовет меня с собой. Мы идем.
- Подростки - бурчит он себе под нос, когда мы выходим из квартиры.
- Да, трудно вам, вообще трудно детей воспитывать, типа. Я и сам таким был, - говорю я ему.
Но моя мать так не считает; ей всегда хотелось, чтобы мы с Карлоттой и Луизой носились домом и крушили все на своем пути.
- Лучше оставайся молодым и одиноким сколько сможешь, - советует Кок. - Не то, чтобы я жалел о чем-то ...
Он говорит это так, будто я никогда не слышал, как он изливает душу в каждом пабе, когда напивается.
- Мария - послушная девочка, ни разу нас не побеспокоила. А малый вообще ничего еще не понимает, - объясняет он.
А ты знаешь, насколько феноменально мне хочется трахнуть твою дочь?
Мы исходим из серого подъезда под ослепительное солнце и шагаем к «Гнедой Лошади» на Хендерсон-стрит. Кок неизбежно начинает болтать о своей жизни, как только выпивает первую рюмку. У него вообще есть только два настроения - трезвый мрачный и пьяный громкий.
- Слышал, что твой дружок, который в футбол играл, имеет дурную славу.
Это ему Диксон донес, бьюсь об заклад. Видимо, у него даже было для этого основание.
- Реб Маклафлин. Мы его называем Вторым Призером, по количеству голов. Да, выпить он любит, даже обожает, - сообщаю я Коку и сразу понимаю, что их с Ребом встреча - это лишь вопрос времени, они точно скоро сойдутся. Я уже вижу, как они сидят вместе в гостинице вниз по улице, травят анекдоты и жалуются на жизнь.
Я чувствую себя несколько неспокойно. Я должен позвонить матери, но могу думать только о наркоте, которую приобрел У Джонни Свона. Рентс заставил меня согласиться подождать пару дней и потом принять героин вдвоем, но он сейчас надолго завис с Бэгби и, наверное, уже психованный следует с ним в паб по улице королевы Шарлотты или где-то по Хай-стрит. Сейчас я хочу избавиться Кока, но так, чтобы он не обиделся, потому что мне хочется поддержать существующую политику открытых для меня двери в доме. Малая Мария - ледяная королева, будет достаточно сложно запустить руку в ее трусики. Но я не теряю надежды, будто гадкий утенок, который одной прекрасной ночью превращается в лебедя и расправляет крылья. Я видел, как вели себя Кэтлин Ричардсон и Лиззи Макинтош, когда встречались с моими ребятами; она должна пройти через все «семь грязных слов», прежде чем наберется от них этих ебаных привычек.
Я вдруг понимаю, что могу пропустить последний паром, поэтому решаю как-то ускорить расставание с Коком.
Мы ходим по пабам по пути к реке, добираемся транспортного кольца. Я не собирался задерживаться так надолго, но мне нужна доза, важнейшая необходимость - прежде всего. В настоящее время Кок уже еле держится на ногах, стоит, едва опираясь на стойку, жалуется, как всегда, на какую-то несправедливость.
Я иду в туалет, уже точно решив для себя, что сейчас воспользуюсь дерьмом, что приобрел у Лебедя. На пути туда я столкнулся с громилой Диксоном, который остановил меня со словами:
- Убери отсюда своего друга, хорошо?
- Но он никому не мешает.
- Он мешает мне. Забери его, на хуй!
- Хорошо, хорошо, подожди минутку, - говорю я и иду к параше.
Этот хуеголовый в конец обнаглел, поэтому я решаю осуществить свой магический ритуал именно в его баре. Мне нужно набраться немного опыта в приготовлении и варении, я могу поспорить, что Рентон уже прочитал все возможные статьи о героине, поэтому будет мне мозг трахать по первому попавшемуся поводу. Он прочитал все, что нашел, а потому будет вести себя так, будто он сам изобрел эту ебаную наркоту. Поэтому я устраиваюсь на унитазе, закрываю дверь и начинаю ритуал: зажигалка, ложка, вата, вода в маленьком контейнере, шприц, игла и - самое главное - героин. Я высыпал не все, и вдруг вспомнил еще кое о чем: снял ремень и закрепил его у себя на руке, как это делал Лебедь. Я застегиваю его на бицепсе, совсем как ремни безопасности в самолете или вертолете. Легко нахожу вену, у таких, как я, они напоминают нефтепровод; я ведь не Рентон с его невидимыми проводами.
Иди к папочке ... Ву-у-у-ху! Тело дрожит, но это, пожалуй, всего лишь адреналин ...
Блядь ...
Ебаный адреналин ... я будто горю внутри ... на пути к славе, славе ...
Господи Иисусе, этот крепкая гера, я просто таю! Я чувствую, как у меня по лбу течет пот, а пульс зашкаливает. Надо еще немного посидеть. Какой-то мудила стучит в дверь. Снова. На хуй всех; мне так хорошо. Пусть срут себе прямо в штаны, гребаный уебки, срать дома надо, прежде чем идти тусить.
Ракета в полете ... ох, как клево!
Хотя я был бы рад просидеть здесь весь день, я заставляю себя подняться.
Когда я выхожу из параши, Кока уже нет, поэтому я сажусь в углу с этим замечательным миром заодно, хотя часть меня и понимает, что я привлекаю к себе внимание, что люди понимают, что я обдолбанный, а это - бар бывших копов, и в карманах у меня полно героина. Пожалуй, это плохая идея, к тому же, я не заказывал выпивки.
Я встаю и, шатаясь, направляюсь к выходу, где стоят еще два урода. Один из них как-то странно улыбается. Такая сладкая улыбка, никогда не поймешь, кто перед тобой - образцовый семьянин или психопат.
- Диксон забрал твоего дружка, хочет поговорить о жизни.
До сих пор чувствуя сладкий запах, который исходит как будто от самого Папы Римского, я решаю, что самое время ушиваться отсюда. Вряд ли мне удастся освободить Кока, спасти его от репутации Второго Призер, особенно - в моем ебаном состоянии, с наркотой в венах и пакетиком героина в кармане.
Вдруг появляется Диксон, он выглядит тронутым до глубины души. Привычная маска человека-камня исчезла, и я совсем теряю смысл: что же он сделал с Коком? Этот бывший коп приближается ко мне, весь напуган, начинает извиняться:
- Твой друг ... мы с ним были в подсобке. Я его и пальцем не касался, мы просто спорили, но тут он упал на бочонок и ударился головой, - Диксон весь покраснел, его губы дрожали. - Кажется, ему очень больно.
Он качает головой, закусывает губу передними зубами. На его гротескном лице быстро меняются выражения, я будто в зоопарке, смотрю на поведение представителей своего собственного вида в различных нестандартных ситуациях. Затем он почти умоляет, его голос слышен на весь бар:
- Я на него руку не поднимал!
Мы со старым Крисом Монкуром идем в подсобку, где находим Кока - он лежит на животе, избит и без сознания. Я падаю на колени у него, трясу его, но он весь обмяк, как мертвый, и не подает никаких признаков жизни.