- Что на хуй происходит? - Кричит один из ребят. - Где все пропускные пункты?
- Совместная охрана порядка, - смеется другой.
Отец окидывает взглядом улыбающихся ; один из них даже машет нам рукой и улыбается от уха до уха.
- Мне это не нравится. Это ... неправильно.
- Было бы неплохо, если бы нас не останавливали и на обратном пути вместе с этими штрейкбрехерами, - гну я свое.
- Надейся, надейся, - бурчит он себе под нос, а потом хмурит брови.- С которым это другом ты встречаешься?
- Просто один из моих лондонских корешей, у которых я останавливался. Мы с ними вместе тусовали на Шепердз-Буш. Зовут - Никси. Нормальный парень.
- Еще один из грёбанных панков или рокеров, как вас там, готовиться об заклад!
- Не знаю, что он сейчас слушает, - отвечаю я. Меня это начинает раздражать.
Может он иногда изображать старого тупого мудака.
- Глупый рок, - смеется он вместе с друзьями - еще одна херня, которой он временно увлекся. Какие у тебя последние интересы? Видимо, ночные клубы и всевозможные такие тусовки? Ходите в «Казино Болтон», попиваете колу?
- «Казино Уиган», - поправляю я.
- Никакой разницы. Однажды могут и изменить название.
Энди с парой ребят присоединяются к отцу и начинают смеяться надо мной, но я просто терплю эти издевательства, потому спорить с этими сонными стариками о музыке нет никакого смысла. Я хочу сказать им, что Пресли и Леннон уже кормят червей и стоят только того, чтобы насрать на них, но это хорошее настроение, которое охватило весь автобус, убивает во мне всякое желание вступать в эту споры.
Понемногу, с помощью полиции, мы попадаем в село, и автобус останавливается на главной улице рядом с остальными автомобилями. Удивительно, хотя все еще рано, солнце только начало пригревать, а людей на улице становилось все больше и больше.
Старик отходит от таксофона, и по выражению на его морде я сразу вижу, каким дерьмовым был разговор - понятно, что не о хороших новостях.
- Что у тебя?
- Я ... - начинает он, а потом запинается и качает головой. - Твоя мать рассказала, что у малого была ужасная ночь. Пришлось давать ему кислород, много кислорода.
- О ... что ж. Уверен, с ним все будет в порядке, - отвечаю я. - Они же знают, что делают.
Ебаный в рот. Даже тут этот проклятый мудак может все испортить…
Отец говорит что-то о том, что не надо было оставлять малого Дэйви, потому что мама не умеет правильно делать дренаж, и теперь он переживает из-за того, что у сестер в больнице много работы, и они не смогут уделить ему достаточно внимания.
Он качает головой, боль кипит в нем, словно гной.
- Они не смогут откачать всю ту жидкость с его легких ...
Я не могу снова слушать об этом дерьме. Мы в Йоркшире, атмосфера все еще замечательная, но уровень крутизны снизился от чувства единства на финальной игре чемпионата к тусне на каком-либо музыкальном фестивале. В воздухе бурлит оптимизм, мы идем в поле, где собираются все штрейкбрехеры. Даже настроение отца немного поднимается, он начинает болтать о чем-то с тем парнем из Йоркшира, а затем обменивает свой значок объединенного профсоюза инженеров на значок национального союза шахтеров, они оба очень гордятся по этому поводу и прикалывают находки себе на грудь так, будто это были медали.
Мы видим копов, они собираются у ограждений, которые, видимо, установили раньше. Их там целая хуева туча. Я вылупляю глаза на этих мудил в белых рубашках, один парень в автобусе говорил, что было решено не привлекать к этому собранию много йоркширской полиции, чтобы не возникло конфликта лояльности. С нашей стороны - флаги всех профсоюзов и политических группировок, о которых я когда-либо слышал. Все они присоединялись к забастовке. Но я чувствую себя неловко - полиции все равно больше. Только по нашу сторону от ограждений появляется новая группа приверженцев, в рядах полиции прибавляется ровно столько же, а потом - еще немного. Энди замечает тревогу в рядах бастующих.
- Они к этому годами готовились, шахтеры надрывались ради этого.
Трудно пройти мимо завода, который мы собирались блокировать; над ним поднимались две огромные фаллосоподобные трубы, окруженные рабочими сооружениями в викторианском стиле. У него зловещий вид, но полиция все равно загнала нас на поле позади него, чуть севернее. И здесь в воздухе повисла неожиданная тишина, все призывы в толпе внезапно куда-то исчезли. Я смотрел на завод и вспомнил Освенцим; на мгновение мне показалось, что они собрались загнать нас всех внутрь этого величественного сооружения, прямо на газовые плиты, потому что полиции теперь было не просто больше - она сейчас окружила нас с трех сторон так, что с четвертого - путь нам отрезала железная дорога.
- Эти подонки недаром здесь стоят, они знают, что делают, - Энди качает головой. - Привели нас прямо в нужное место. Что сейчас будет!
И я вижу, что он прав, потому что прямо перед нами с появляются около пятидесяти копов на лошадях и примерно столько же - вооруженных. И пришли они сюда не с добрыми намерениями, я не видел среди них ни одной женщины-констебля.
- Держись поближе к нам, - говорит папа, подозрительно поглядывая на крепких ребят с йоркширским акцентом, которые, казалось, готовы были уже разрядить обстановку.
Внезапно толпой проносится взрыв аплодисментов - появляется Артур Скаргилл, он - как рок-звезда, которая выходит на сцену, чтобы поздравить своих фанатов; все начинают петь «Победу - шахтерам». Ветерок треплет его гладко зачесанные волосы, и он надевает свою американскую бейсбольную кепку.
- Говорят, здесь сегодня много лазутчиков Британской секретной службы, - шепчет один знакомый из автобуса по имени Кэмми, склонившись к уху Энди. И мы отправляемся вперед, чтобы лучше рассмотреть Скаргилла.
Такие слухи меня не радуют. Потому что мне нравится считать, что мудаки с Британской секретной службы все до одного похожи на Шона Коннери и гуляют себе в смокингах по Монте-Карло, а не на мрачных чмырей, которые слоняются по йоркширскимиселам, изображая из себя шахтеров, и доносят на всех и каждого.
Скаргиллу дают мегафон, и он начинает одну из своих зажигательных профсоюзных речей, которые пробирают меня до мозга костей. Он рассказывает о правах работников, которые были выстраданные годами борьбы, и о том, что если мы позволим сейчас лишить себя права бастовать, то будем ничем не лучше рабов.
Его слова - как настоящая наркота, ты чувствуешь, как они летят по венам каждого присутствующего на этом забастовке; от них слезятся глаза, расправляются плечи и крепнут сердца. Когда он замолкает с поднятой вверх рукой, люди начинают петь «Победу - шахтерам», это - как лихорадка, от которой негде скрыться.
Лидеры шахтеров, в том числе Скаргилл, вступают в переговоры с руководством полиции, пытаясь доказать им, что мы не будем бастовать там, где нам прикажут, и мы не станем терпеть, что нас заперли на этом поле, слишком далеко от самого завода.
- С таким же успехом мы могли бы бастовать в каком сраном Лидси, - восклицает огромный парень в стеганой куртке копу в полном боевом снаряжении, похожем на жирную свинью. - Козел ты ебаный!