Посетители и вправду редко появлялись у парадного крыльца. Те немногие, кому приходило в голову нарушить уединение жильцов, знали наперечет все боковые двери и наружные лесенки.
Спустя некоторое время домоправительница тяжелым шагом прошла обратно по коридору и постучалась ко мне:
— К вам посетитель, господин из города.
Я ответила на это обвинение тупоумным взглядом. Я не поняла, о чем речь.
Но все тут же прояснилось. Следом за ней в коридоре появился фантастический персонаж, упакованный в раззолоченные шелка, с шевелюрой, похожей на хризантему, и рядом цветочных усиков над верхней губой.
— Дражайшая Арадия, — промолвил он. — Я всегда держал за правило праздновать Дорнойи в сельской местности. На этот раз меня занесло не куда-нибудь, а сюда…
Домоправительница отошла в сторону, пропуская его. Он вторгся в мое скромное обиталище, за ним явился слуга, несший корзину с едой и бутылки с вином.
— Ах, что за буколический у них уголок. Именно так я все себе и представлял. Вести столь простой образ жизни… до чего я вам завидую.
В поисках поддержки я повернулась к домоправительнице, но она бросила на меня исполненный неодобрения и зависти взгляд, а затем отправилась восвояси.
— Я не ждала вас, сударь, — сказала я.
— Сюрприз, не так ли? Но как божественно вы выглядите. На лице совсем нет краски, и волосы распущены… — Он повернулся как на шарнирах, махнул слуге рукой. — Поди займись лошадьми. Да смотри не сбеги с какой-нибудь деревенской шлюшкой. У них тут у всех зудит в одном месте.
Слуга удалился, закрыв за собой дверь, и мы остались вдвоем, Цветник и я. Мне и теперь не удалось вспомнить, как его на самом деле зовут.
— У вас такой удивленный вид, — сказал он. — Вам интересно, каким образом я разузнал дорогу сюда? Я наводил справки крайне осторожно.
— Мой муж сейчас в Эбондисе, — сказала я.
— Разумеется, — ответил он, — мне об этом известно.
Он подошел к столу, выдвинул стул и уселся на него.
— Прошу вас, принесите тарелки и бокалы, — сказал он. — Я умираю от голода.
Я не заметила ни малейших признаков ума в его лице. Казалось, нет никаких оснований его бояться. Я достала тарелку с бокалом и поставила их перед Цветником.
— И себе тоже, — сказал он. — Пожалуйста, не надо капризничать.
Все это было просто смешно. Я поставила на другой стороне стола еще тарелку и бокал. Затем он попросил меня вынуть из корзины еду, а сам откупорил бутылку и спросил:
— Ну разве не чудесно? Выпейте капельку вина. У вас сразу приподнимется настроение. Вам тут, должно быть, чертовски одиноко. Его все нет и нет. Да к тому же сегодня Дорнойя. Знаете, эти ваши крестьяне вовсю предаются плотским наслаждениям среди холмов.
Он станцевал со мной один раз. Во второй ему отказали. А теперь он явился, претендуя на участие в иных плясках.
Я не стала пить его вина. И сказала:
— Видимо, вы что-то недопоняли.
— Да? Что именно?
— Я не знаю, как вас зовут, — сказала я в надежде, что он воспримет эту фразу как эвфемизм, но он лишь улыбнулся, растопорщив лепестки усов.
— Меня зовут Фирью. Принц Фирью. Я состою на службе при губернаторе. Но Ретка ценит мои услуги куда выше. Можно сказать, что Завион и я — два героя в его колеснице. А впрочем, Завион-то вскоре отправится в горы. Вместе с оловянными солдатиками. И вы станете видеться с ним еще реже. А я… если вы приветливо ко мне отнесетесь, может случиться, что я нередко буду заезжать сюда по пути.
Фирью принялся за еду. Он назвался принцем, а ел как прожорливый дворник, хватая куски и чавкая, а ведь в отличие от бедных людей голод не мог послужить ему извинением. Вероятно, он и в постели ведет себя так же.
Я не могла понять, с чего он взял, будто доступ ко мне открыт. Скорей всего, просто потому, что я живу тут одна, а сам он настолько неотразим, что любая женщина сочтет его подарком небес.
Впрочем, я не разволновалась и даже не разозлилась именно из-за его идиотизма. Я совершенно спокойно села и посмотрела на него поверх печеной снеди и жареных цыплят.
— Разумеется, вы можете поесть у меня за столом, — сказала я, — если вы это понимаете под «приветливым отношением». А что до ваших частых появлений здесь, я нахожу их неуместными и неприемлемыми.
— Вы чересчур осторожны, — сказал он. — Мы и в городе могли бы все устроить. Если два члена одного братства делят женщину друг с другом, в этом нет ничего дурного. Если лилия прекрасна, — проговорил он, бросив на меня до нелепости восторженный телячий взгляд, — необходимо, чтобы всякий мог вдыхать ее аромат.
— Всякий?
— А кое-кому из небольшого числа избранных разрешается ее потрогать. — Он залпом допил вино. — Посмотрите на Ретку с Оберисом. Оберис почел за честь предоставить ему в пользование Сидо. А ведь какая женщина… — (Восхваление достоинств других женщин, по его мнению, является частью ухаживания.) — Я готов променять десять лет жизни на возможность попробовать, какова на вкус Сидо.
— Тогда лучше бы вам этим и заняться, — отвечала я.
— Я задел чувствительное место? Вы ревнуете, при всей вашей холодности?
Я поднялась на ноги, Фирью тоже; он потянулся ко мне, толчком уронил меня навзничь и прижал к столу. С плотоядным видом он изогнулся надо мной и запустил руку ко мне в корсаж.
— А как вам такое? — ликующе вскричал он.
Я схватила его бокал и выплеснула ему в лицо все, что там оставалось. Он выпрямился и, отплевываясь, что-то жалобно заговорил про свои глаза. Я бросила ему тряпку, которой пользовалась при рисовании, и стала смотреть, как он растирает по лбу ярко-синее пятно. Но мне было не до смеха: он оказался сильней, чем я предполагала, и действовал весьма активно на свой придурковатый лад.
— Я ввела вас в заблуждение, сама того не желая, — проговорила я, стараясь держаться как можно хладнокровнее. — Прошу вас, поверьте, кроме мужа я никого не хочу.
— В таком случае вам остается только хотеть, не правда ли? Где же он?
— Вам известно, где. Извините, что облила вас вином. Позвольте, я наполню ваш бокал. А потом вам придется уйти. Само собой разумеется, мы навсегда позабудем о случившемся.
Но он опять потянулся ко мне, ухватился за запястье левой руки и попытался укусить меня в шею, а при этом все твердил, какая же я сука, загубила ему рубашку, ведь винные пятна ничем не выведешь.
Вероятно, на этом пришел конец моему терпению. Мне стало несколько страшновато: разумные доводы на него не действуют. Я выбросила вперед кулак и угодила в помеченную синей краской мишень. Он резко отпрянул, издав странный звук, похожий на мяуканье, и неожиданно шлепнулся на стул.
Он выпустил из рук мое запястье. Покачал головой, обругал меня и налил себе еще вина.
— Мне бы хотелось, чтобы вы ушли, — сказала я.
— Вам нравится борьба, — сказал он. — Что ж, давайте поборемся.
Я тоже, не торопясь, присела на стул. Накрывая на стол, я положила ему нож, а теперь схватила его. Этот поступок вызвал у Фирью раздражение.
— Принц Фирью, — сказала я.
— Ох, да положите вы его на место. И не вздумайте размахивать этой тупой штуковиной. Вы меня поцарапаете.
— Нож достаточно острый, — ответила я. — И мне известно, как им пользоваться.
Тут его взгляд, обращенный на меня поверх бокала, несколько изменился. Но он вытер рот рукой.
— Вам не удастся меня одурачить. Я знаю, чего вам надо.
— Как-то раз, — сказала я, стараясь сохранить ровность голоса, — меня изнасиловал один человек.
— Правда? Вам это понравилось?
— Нет. Но ему это понравилось еще меньше. Я его убила.