В тот вечер, когда пушки смолкли, а мы все не могли заснуть, они рассказали мне про чувственность и про половые сношения. Мама никогда не обманывала меня, просто кое о чем умалчивала. Однако того, что я узнала от нее, оказалось достаточно, чтобы придать убедительности их чудовищным проповедям. Я поверила, почувствовала отвращение и до поры до времени отложила мысли об этом. И тогда я вновь стала что-то ощущать — ко мне возвратился рассудок и своего рода равновесие, ведь мне пришлось измениться для того, чтобы выжить. Не отдавая себе отчета в собственных действиях, я превратила Лой с Мышью в своих наставниц и отчасти в пример для подражания. Если я и смеялась теперь, то яростным смехом беспризорника, как Лой. Я искоса поглядывала по сторонам, как Мышь. Иногда, оставшись наедине с собой, я придумывала шутки, чтобы потом посмешить их. Я делала им прически. Они примеряли мои платья.
В каком же, должно быть, беспорядке пребывает черный дом. Я не встречалась с тетушкой несколько недель. Блюда, которые ей подавали, если было что подавать, скрывались за резной дверью.
— Она-то вообще сумасшедшая, — сказала Лой. — И всегда такой была. Буфетчица говорит, что мадам сидит там, свирепо глядя на обои. К еде еле притрагивается — что ж, нам больше достанется. Ты никогда не пробовала воробьев? — Вовсе не так и плохо.
Но на это я никак не соглашалась.
Однажды в сумерки пушки загрохотали раньше обычного. Девушки прокрались ко мне в комнату.
— Давайте наряжаться, — сказала Мышь.
— Пойдемте на улицу, — сказала Лой.
Ее отвага ошеломила меня и Мышь.
— Куда-нибудь неподалеку. Просто пройдемся по Западной аллее и по улице Винтоклас. Там можно разузнать всякие новости. Разве тебе не интересно, — добавила она, обращаясь ко мне, — что происходит с твоим красавцем-поклонником, с тем офицером из полка Орлов? — Я обо всем позабыла и не поняла, кого она имеет в виду. — Если подняться на Девичий Холм, можно увидеть стены и даже места, где стоит противник, чтоб ему провалиться.
Мышь заверещала от ужаса перед такими выдумками.
— Что вы трусите, — сказала Лой, — благородные дамы все время ездят туда в экипажах и смотрят в бинокли.
— Если лошадей не осталось, откуда бы взяться экипажам? — ехидно сказала Мышь.
— О, их поклонники, благородные господа, берутся за оглобли и служат им вместо лошадей, — весело возразила ей Лой и разделась до сорочки, чтобы нарядиться в мою синюю юбку с лифом, которые нравились ей больше всего.
Она и раньше выходила на улицу, хотя лишь в дневное время, — а иначе откуда бы взялись яйца? Она рассказывала нам о своих приключениях: галантный сержант из ополчения предлагал подарить ей шпильку с бриллиантом и — что куда заманчивей — вульмартовский кекс с весеннего праздника, который не состоялся, если только она позволит ему заглянуть к ней за корсет. Но Лой отказала молодцу и убежала, поскольку была девушка «честная».
Меня они тоже принарядили, а вдобавок нарумянили как и себе щеки и намазали черной краской ресницы. «Да наша малышка Ара просто самая настоящая красотка!»
Мы выпили еще по капельке вина из погребов, а потом отправились на улицу, выскользнув через боковую дверь и пройдя по саду; каждое еще не срубленное дерево было намазано черной краской.
— Там, в стороне Пантеона, что-то горит.
Брраам — прогремели пушки сазо, и мы презрительно расхохотались.
Небо раскололось, но грохот удара послышался за много миль от нас.
Уличные фонари по большей части не горели, ведь масло для них давным-давно иссякло. В частных домах здесь и там виднелись бледные стыдливые огоньки. Казалось, все аллеи до единой пусты, но девушки размеренным шагом продвигались к западной стороне, и я тоже, раскачиваясь меж ними, словно язычок колокольчика.
Я не выходила из дома Илайивы с начала осады. Годы и столетия незаметно промелькнули с тех пор. То ли глоток дешевого вина, то ли витавший над нами запах дешевых духов придал мне бодрости. Прошлое спало с моих плеч, и мы отпихнули его прочь, цокая каблучками, — Мышь одолжила мне пару своих туфель.
На улице Винтоклас ночь пробудилась. Дуэтом сверкали два костра, и солдаты новой армии, ополчения, болтались без дела, а может, прятались возле них с бутылками в руках; что-то поджаривалось на огне и восхитительно пахло. Горожане пришли туда же, просто посидеть или, быть может, поклянчить кусочек мяса. Толпа, но не страшная. Однако Лой, хорошо знавшая повадки солдат, сказала:
— Поосторожней, девочки.
Проявляя большую осмотрительность, мы направились вперед, к границе между темнотой и светом первого костра.
— Кто идет? — окликнул нас грубый мужской голос.
Лой и Мышь захихикали. Но глядели настороженно.
— Да это же просто три райские нимфы, — сказал солдат-ополченец, подойдя к нам. Дубинка и нож висели у него на поясе. От кушака почти ничего не осталось, а повязка из бинтов на голове светилась в темноте, как фосфор. — Я умер и попал в загробный мир.
— Надеюсь, ты прихватил с собой немало свиней-сазо, — сказала Лой.
— Ну а как же, что, по-твоему, жарится там, на огне? Знаешь, их ведь можно есть, поскольку они не люди, эти самые сазо.
Я пришла в ужас. Лой и Мышь опять захихикали. Неужели это шутка?
— Будь поосторожней, — сказала Лой, бросая солдату вызов необузданным своим взглядом. — Я слыхала, возможно, свиньи-сазо войдут в город уже в канун Желтой Розы.
— Это неправда. Ведь мы здесь, мы защитим вас.
Лой позволила солдату подвести нас поближе к огню. В ответ на его вопрос она сказала, что Мышь и я — ее сестры, что мы живем в переулке Митлис.
Мясо было ослиное. Я не хотела, не могла есть, но солдат протянул Лой и Мыши фляжку со спиртным, и Лой передала ее мне. После этого я съела кусок мяса. Оно оказалось соленым на вкус.
Солдат много рассказывал об осаде. Ему довелось побывать на стенах. Люди кругом тебя так и падают. Черный смертоносный шар, пролетев прямо над ним, отсек ему кусочек лба. Теперь ему время от времени слышалось, будто с ним разговаривают люди, которых и поблизости-то нет, но он понимал: это от раны, а не что-то сверхъестественное. Он выразил желание проводить Лой до переулка Митлис. Но едва лишь очутившись на какой-то аллее, мы вырвались у него из рук и бегом кинулись прочь. Он рассмеялся и тоже было побежал, не понимая, что его надули. Но он был пьян, и артиллерийский снаряд запечатлел поцелуй у него на лбу. Сделав несколько шагов, он с шумом врезался в изгородь.
Отобедав и попив и ничего не заплатив, мы возвратились к себе в дом. Свобода казалась безграничной.
Позднее той ночью, когда стихли пушки, я проснулась и вспомнила, что ела ослятину; я пошла в туалет, где меня стошнило. Я не стала сообщать девушкам о своей слабости.
Лой в моих синих одеждах тихо спала на спине. Мышь свернулась в клубок и уткнулась в подушки, время от времени она безобидно всхрапывала.
Наполовину пустая бутылка с вином стояла у окна. Я отхлебнула немножко.
В зеркале трюмо, возле которого Лой румянила мне щеки, я увидела свое накрашенное лицо и немытые, но завитые щипцами в спиральки пряди волос.
Я потихоньку вышла из комнаты и поднялась по лестнице черного дома.
Подойдя к резным дверям, охранявшимся наядами, я постучала.
На самом деле я ни на мгновение не допускала мысли о том, что она может откликнуться. И она не откликнулась. Тетушка сидела, прячась за собственными осадными укреплениями, и свирепо глядела на обои; не горела ни одна свеча. Я тихо сказала, что ненавижу ее, и принялась шепотом обзывать ее словами, которые узнала лишь совсем недавно. «Сука», — говорил он тогда.
Затем я снова спустилась, прошла по дому и заняла свое место меж спящих «сестер».
Всего несколько дней оставалось до кануна Желтой Розы, дня летнего солнцестояния. Когда-то расставляли для ужина столы, украшенные цветами шафрана и розами, цветы вплетали в волосы, носили на лифе и за поясом, играла музыка, и все не ложились спать допоздна, встречая поворот времени года.
Я надеялась, что пушки скоро опять загремят. Мне стало трудно засыпать, не слыша их. Они исполнили мое желание.
Грандиозное небытие придавило город. Жгучий резкий свет утра как бы выползал из-под этой крышки. Низкие клубы дыма, словно накипь, постепенно укрыли Форум Хапсид. Небосвод над головой каменного монарха, высившегося на пьедестале, был окрашен в чисто-синий цвет, будто небо над другой планетой.