Ну, во-первых, родственники курсантов. С одной стороны, это было замечательно, потому что приехали девушки. Своих-то барышень в академии было куда меньше, чем парней. Но с другой стороны, некоторые персоны лучше бы и не приезжали… как премьер-министр, например, ну его! Но он прибыл — он ведь тоже папаша. Юрис как-то сразу сжалась и поблекла в его присутствии. Алексу было в общем все равно, но на девчонку было жалко смотреть.
Во-вторых, приехали всякие разные большие чины, и это было вовсе нехорошо. Алекс переглянулся с Дитой. Пожалуй, они несколько перестарались с оформлением. Но менять что-либо было все равно уже поздно, оставалось расслабиться и ждать, как дело повернется.
Распахнулись двери актового зала, и почетные гости первыми ступили на его паркет. Давид, сидевший за сценой, услышав скрежет ключа в двери, приготовился — и навстречу ошарашенным генералам и адмиралам, а также премьер-министру Бассианусу, засверкал красными глазами Герой былых времен. Раздалось тихое шипение, а затем скелет откашлялся и высоким мальчишеским голосом произнес:
— Эта… значит… приветствую вас в наших стенах… не мастак я речи говорить, да и при жизни был идиотом. Но отсутствие мозгов героизму не помеха, как вы можете заметить по моим наградам, честно заслуженным в боях за родину. Эта… значит… проходите, рассаживайте ваши задницы по нашим стульям. Если под кем стул развалится — извиняйте. Я лично проверял, у трех стульев ножки не подпилены. Про остальные — виноват, не знаю. Эта… значит… Ура, ура, ура!
Дальше запись повторялась по кругу, так что Тайберт выбрался из-за сцены, надеясь смешаться с толпой, и увидел красную физиономию директора, лишившегося дара речи. Премьер-министр Бассианус взирал на лозунг со своей подписью. Адмирал Монк изучал главный лозунг, насчет болванов. Это он еще не видел своего собственного портрета с роскошными зелеными усами.
За спинами высоких гостей и начальства давился от смеха майор Валка.
Еще дальше стонали от восторга курсанты.
Директор хватал ртом воздух.
Потом наконец вдохнул, потряс головой и сказал хрипло:
— Прошу высоких гостей на сцену.
И высокие гости проследовали на сцену, и уселись там на стулья за большим столом, прямо под главным лозунгом. Сверкнула вспышка. Фотограф, которого привез с собой адмирал Монк, знал свое дело.
Гораздо позже Алекс обнаружил, что премьер-министр хранит у себя в кабинете групповой портрет высшего военного командования, восседающего с каменными мордами под надписью "Двадцать лет наша академия готовит из болванов боевых офицеров". У господина Бассиануса тоже было чувство юмора.
Несмотря на шок, начальство умудрилось произнести заготовленные речи. Вышла, правда, заминка с Героем былых времен, который повторял с упорством истинного идиота свой текст. В конце концов Тайберт пробрался к нему и выдернул из фонографа провод.
После речей и вручения почетных грамот настало, наконец, время долгожданного бала. Стулья расставили вдоль стен (Алекс отметил, что бумажки с изречениями большей частью исчезли, не иначе, присутствующие взяли их на память), генералитет удалился заливать позор коньячком в директорском кабинете, а на сцену выбрался духовой оркестр и вдарил "Дорогая моя Лизавета". Алзей проявил чудеса расторопности и выхватил из толпы прекрасную Диту прежде, чем до нее успели добраться конкуренты. Алекса танцы не интересовали, и он уже подумывал тихо смыться, когда обнаружил перед собой Юрис.
На ней была не форма, а платье. Впрочем, как и на всех присутствующих девушках.
Но ее платье было потрясающим. Ничего удивительного — папа расстарался, не иначе.
Что-то такое воздушное, светлое, шуршащее, и волосы распущены по плечам, а не забраны в узел, как полагалось на занятиях. А в волосах цветок. И глазищи карие смотрят прямо ему в лицо.
Алекс несколько растерялся. Наверное, надо бы ее пригласить танцевать. Он уж было совсем собрался это сделать, как вдруг услышал:
— Я хотела тихо отсюда сбежать, пока папа не видит. Пойдем?
Вздохнув с облегчением, курсант Роу ответил:
— И я хотел сбежать. Конечно, пойдем.
И никто не заметил, что они ушли.
Алекс вернулся в свою комнату в общежитии, упал, не раздеваясь, на застеленную койку, и уставился в потолок.
Что-то сегодня произошло удивительное и странное.
"Дочь самого" перестала быть "дочерью самого". Теперь он понимал, что это случилось раньше, когда они писали дурацкие лозунги и наряжали Героя былых времен. Просто сегодня он наконец осознал перемену в своем отношении к этой девчонке.
Во-первых, он узнал, что она красива. Раньше он этого как-то не замечал.
Во-вторых, оказалось, что с ней можно разговаривать бесконечно — хоть о ерунде, хоть о важных вещах, — и она всегда понимает, что он хочет сказать. Прежде им просто не случалось поговорить без посторонних дольше двух минут, а сегодня они несколько часов бродили вокруг академии, зашли на летное поле, даже забрались в ангар и обсудили достоинства и недостатки казенных ваншипов. Оба, кстати, сошлись на том, что в наилучшем состоянии десятый, в наихудшем — ноль третий. И — она действительно хотела летать ничуть не меньше, чем он. Валка не зря взял ее к себе. Было дело, Алекс подумывал, что майор просто взял под козырек, когда принцесса изъявила желание попасть в его группу. А оказывается, совсем все не так.
В-третьих… что в-третьих, он и сам не знал. Но это третье заставляло его сейчас смотреть в потолок и перебирать по слову всю их болтовню, каждый ее жест и каждую улыбку.
"Классная девчонка, — подумал курсант Роу, засыпая в форме и в сапогах поверх колючего казенного одеяла. — Нет, так неправильно… как же правильно? А, вот: чудесная девушка".
Кто бы сомневался — следующий день был днем разбора полетов.
Команда оформителей стояла перед директором по стойке "смирно", а директор бушевал.
Он припомнил все. И Героя былых времен. И лозунг над сценой. И подпись Бассиануса (в этом месте директор слегка запнулся и взглянул на Юрис). И портреты генералов на стенах. И идиотские изречения на стульях.
— Заводилы, как всегда, конечно, Роу и Сивейн! — шумел директор. — Отчислю! Выгоню к чертовой матери, и не будет вашей ноги в военном флоте! Роу — в деревню! Сивейн — замуж! Так опозорить меня и академию, и перед кем! Остальные — выговоры, с непременным упоминанием в аттестате!
Директор перевел дух, и в эту паузу вклинился тихий, но твердый девчоночий голос:
— Все лозунги писала я. И скелет придумала я.
Курсант Бассианус стояла на шаг впереди шеренги виноватых и глядела прямо в лицо директору решительными карими глазами.
— Если вы хотите отчислить заводил, вы должны отчислить меня.
— Это неправда, — перебил курсант Роу. — Главный заводила — я.
— И это неправда, — вмешалась курсант Сивейн. — Я придумала оформлять зал.
— Это тоже неправда, — сказал от двери вошедший в середине директорской речи майор Валка. — Я разрешил, с меня и спрос.
Директор разразился новым залпом из всех орудий. Но запал был сбит.
"Дочь самого" выгонять было совершенно не в его интересах.
А она настаивала, что если выгонят других, то уйдет и она.
— Убирайтесь! — рявкнул наконец директор. — Всем по выговору. С упоминанием в аттестате, запомните! И вам тоже, курсант Бассианус!
— Это справедливо, — кивнула Юрис. — Спасибо.
Директор запнулся.
Курсантов как ветром сдуло.
К вечеру выяснилось, что майор Валка подал в отставку и уезжает.
Команда помилованных перехватила его у ворот.
— Как же так, майор, — растерянно бормотал Алзей.
— Это нечестно, нечестно, вы же не виноваты! — горячилась Сивейн.
Тайберт топтался на месте, глядя несчастными глазами.
Роу и Бассианус молчали. И никто не заметил, как они взялись за руки. Даже они сами.