Джон Бойнтон Пристли
Герой-чудотворец
1. День Чарли Хэббла
Это было ранней весной, в один из вторников, вскоре после того, как «Дейли трибюн» оповестила, что ее дневной тираж превысил полтора миллиона экземпляров. Свежий, аккуратно сложенный номер газеты в это утро, как обычно, ожидал своего постоянного читателя Чарли Хэббла, который снимал комнату со столом у миссис Фосет – дом 12, Дак-стрит, Аттертон.
Последнюю неделю молодой человек работал в ночной смене и сегодня проспал всё утро. Ему уже был приготовлен обед, и миссис Фосет поставила на стол жареную печенку с картофелем, крепкий чай, хлеб, кусок намазанного маслом чайного кекса, немного консервированных абрикосов в стеклянной вазочке и кувшинчик с комковатым кастардом[1].
Печенка всё еще шипела и пузырилась, когда Чарли сошел вниз и вонзил в нее вилку. Это был последний обед, который ему надлежало съесть у миссис Фосет, последний обед, который он должен был съесть, как Чарли Хэббл, кто никогда не был ни знаменит, ни известен. Но он об этом пока не знал, так же как не знала и миссис Фосет, как не знала и «Дейли трибюн», для которой он был просто рядовым из армии постоянных читателей – всего лишь фамилия и имя на подписном бланке, иными словами – пенни из Аттертона.
В каждой футбольной команде, особенно к северу от Трента, найдется игрок, похожий на Чарли Хэббла, может быть, чуть помоложе, но такой же чумазый и тоже известен как «хороший парень». Чарли – крепкий молодой человек ростом в пять футов восемь дюймов, лет за двадцать пять. У него короткие песочного цвета волосы, длинные, тоже песочного цвета, ресницы, хорошая кожа на лице, веснушки, голубовато-зеленые глаза – они очень подходят к нему, – вздернутый нос приличных размеров и рот честного малого, который еще не вполне уверен в себе и поэтому немного угрюм.
В это утро Чарли не стал бриться, только как следует умылся, надел будничный костюм из голубоватого саржа, но не пристегнул воротник к сорочке и не повязал галстук.
Итак, мы представили вам его, типичного мужчину – северянина, обыкновенного английского рабочего, постоянного читателя «Дейли трибюн».
Уже доедая печенку с картофелем, Чарли заметил на столе письмо и некоторое время подозрительно разглядывал его, словно письмо могло взорваться. К письмам у него было точно такое отношение, как у пожилых людей среднего достатка, живущих спокойно и сытно, к телеграммам, этим ударам, приходящим из страны бед. Письма он получал редко и не очень желал, чтобы они приходили чаще, потому что обычно они приносили неприятные новости. Он стал разглядывать конверт. На конверте стоял штемпель Бендворса, его родного города. Он подумал, что письмо, должно быть, от Ады, его замужней сестры. Он мог бы точно определить по почерку, от кого, но ему никогда не приходило в голову, что почерк можно различать. Прежде чем распечатать конверт, он налил чашку чаю, густо забелил его молоком, положил сахар и, отпив большой глоток этой сладкой смеси, принялся читать письмо Ады, которое начиналось сообщением, что все они живы и здоровы, и надеждой, что и он тоже жив и здоров. Она писала, что Дейзи Холстед всё-таки вышла замуж за Джорджа Флетчера, что свадьба была в прошлую субботу, и молодые ездили венчаться в большом автомобиле, украшенном белыми лентами, что об этом была заметка у них в газете, и что она, конечно, знает, что Чарли всё это не интересует, и всё же она считает своим долгом сообщить ему об этом. Было бы заманчиво рассказать читателю, что Чарли, дочитав до этого места, оттолкнул печенку с картофелем, абрикосы и чай и спрятал лицо в ладони. Но ничего подобного он не сделал. Он продолжал есть и пить с аппетитом, хотя несколько раз брал письмо и хмуро смотрел на него.
В дверях появилась миссис Фосет.
– Видели письмо?
– Да, – ответил он с полным ртом.
Однако ответ этот не удовлетворил миссис Фосет; ей, когда она хозяйничала на кухне, была необходима пища для размышлений.
– Вот и хорошо, – сказала она поощрительно, раздумывая, как бы продолжить разговор. – Я сначала решила, что это мне, потому что жду письмо от брата, а потом, когда посмотрела на него еще раз, увидела, что вам, и сказала себе: «От его девушки, от той, что тогда приезжала к нему из этого, как его? Бендворса!» – Она замолчала и посмотрела на него выжидающе.
Чарли пришло в голову, и не в первый раз, что женщины не могут не лезть не в свое дело. Сначала Ада, теперь эта миссис Фосет. Всюду суют свой нос. Он не ответил, притворившись, что занят едой и чаем.
Толстая и пыхтящая миссис Фосет стала вдруг внимательной дамой-покровительницей.
– Ну как она там, ваша девушка? Опять собирается приехать?
– Она вышла замуж. Несколько дней назад, – угрюмо ответил Чарли.
– Вышла замуж? Нет, вы только подумайте! – Миссис Фосет была и поражена и довольна. Потом она усомнилась, так как Чарли часто подшучивал над ней. – Нет, это правда?
– Правда. Ада, моя сестра, пишет об этом.
– А я думала, что она – ваша девушка…
– Ммм… Теперь нет. Вышла замуж в прошлую субботу. Белые ленты… Заметка в газете…
В интересах миссис Фосет было держать постояльца, этого хорошего молодого человека, имеющего определенную работу, неженатым как можно дольше, но тем не менее она, казалось, была возмущена больше, чем он сам.
– Нет, вы только подумайте! Так сейчас и поступают многие девушки. Ни стыда у них, ни совести. Одно бесстыдство. И вы долго гуляли с ней?
– Года два. С перерывами.
– Два года! – продолжала она, беря ноты всё выше и выше. – Такой славный, самостоятельный молодой человек! Ради нее вы бы сделали всё, я уверена. Но стояло вам уехать на несколько месяцев и, пожалуйста – вышла замуж! Не сказав ни словечка. Знаете, что я вам скажу, пусть слышит меня кто угодно, она сделали глупость, что связалась с кем-то. Он ее еще проучит. Таких найти очень нетрудно. Разодет и всякое там тра-ля-ля, а потом, не успеешь опомниться, как он потребует, чтобы ты работала на него, – добавила она сурово, словно обращаясь к невидимой толпе щеголей и коварных изменников. – Бездельник, наверное, и белоручка. Вот кого она подцепила, попомните мои слова.
– Нет, – спокойно не согласился Чарли. – Он хороший парень. Я его знаю.
– Знаете? Нет, вы только подумайте! Это еще хуже, если знаете. Каков же он тогда, если так насмеялся над вами! И она!.. – С этими словами миссис Фосет сделала несколько шагов к Чарли и продолжала более доверительно: – Теперь уж я скажу вам, чего раньше не говорила. Еще тогда, когда она была вашей девушкой, когда она приезжала и просидела здесь вечер, не мне оговаривать ее, но я еще тогда подумала, что вы связались с пустой девчонкой. Такую легко видишь по глазам. «Хорошенькая, ничего не скажешь, – сказала я себе тогда, – но, ручаюсь, пустая. Я бы не удивилась, – сказала я себе, – если он вдруг увидит, что это не то». Так сказала я тогда себе.
Однако у Чарли была хорошая память. Он не забыл, как она весь вечер увивалась около Дейзи и целыми днями потом говорила о ней. А теперь только послушай ее! Он скептически улыбнулся.
– Дейзи не такая. Я не хочу, чтобы ей плохо было. Мы ничего не обещали друг другу.
– Конечно, так и надо смотреть на всё, – сказала миссис Фосет, которая считала, что подобный взгляд – жалок и бесплоден: она жаждала драмы. – Очень хорошо, что вы можете так смотреть. Многие не могут. Не знаю, могу ли я, – добавила она задумчиво. – Но я терпеть не могу обмана. Всё, что угодно, но не обман. Нет, не терплю и никогда не терпела. Как печенка? Попался как будто неплохой кусочек.
– Отличный. – И обманутый влюбленный бодро кивнул и приступил к абрикосам и кастарду. – Не думайте об этом, мамаша. У них всё в порядке, у меня тоже. И никто не собирается плакать.
– Конечно, я всегда так говорила, – сказала миссис Фосет, не желая, чтобы ее превзошли в философском восприятии жизни. – Чему быть, того не миновать. Поверьте, у меня тоже было достаточно неприятностей, но я всегда говорила себе: чему быть, того не миновать.
Переваливаясь с ноги на ногу, она удалилась, унося с собой остатки печенки с картофелем.
Чарли, конечно, не было так весело, как он старался показать это. Правда, он не был обманут, так как оба они – Дейзи и он – последние месяцы всё больше становились чужими друг другу, и оба знали об этом, хотя ходили в кино, на танцы, катались на машине, бывали на вечеринках, изредка выезжали за город. Чарли переехал сюда, в Аттертон, и они уже совсем отдалились друг от друга. У них не было ничего, что могло бы победить время и расстояние, и это решило всё. Он мог жить без нее, а Джордж Флетчер, наверное, не мог. Может быть, всё могло получиться иначе? Возможно, она скорее бы пошла за него, чем за Джорджа Флетчера, и если он потерял ее, то по своей вине. Так рассуждал Чарли; он всегда был рассудительным парнем. Тем не менее спокоен он не был, хотя подобные рассуждения должны были принести покой. Где-то за этими рассуждениями пряталось чувство потерянности и одиночества. Мысли о Дейзи давно перестали его волновать, но он всегда помнил о ней Она была славной девушкой и хорошим товарищем, с ней было интересно. А вот теперь ее уже нет, на ее месте образовалась пустота. Если бы здесь, в Аттертоне, он завел себе девушку, всё было бы хорошо. Но девушку здесь он не завел, и поэтому пустота была ощутимой.