Кинни хотелось стукнуть кулаком по столу и закричать что-нибудь о жене. Но в конце концов у него не было доказательств. Возможно, всё это чепуха. И в то же время… в то же время… что-то такое было…
– Хорошо, сэр Грегори. Сделаю. Материал будет сильным. – И он говорил правду. Он уже видел, как статья приобретает контуры, цвет, теплоту. Что скажете вы о жене, о ваших ребятишках, о вашем доме, о том, что для вас – всё, что для вас – наследие Любви?
Джимми Баск, джентльмен, ведающий театральной рекламой, сидел в своем крохотном кабинете и благоговейно смотрел на мисс Хупер, своего секретаря. Он был небольшого роста полный молодой человек с влажными глазами, – казалось, он готов был расплакаться в любую минуту, но Джимми никогда не плакал и почти никогда не смеялся, скорее, он всегда был задумчив и печален, как романтический юноша, которому сказали, что в мире уже нет неоткрытых островов. Наверно, в Джимми жил человек, который вечно бродил по неоткрытым островам. Но его оболочка проводила почти всё время в тех небольших краях, которые включали Трафальгар-сквер у его южного полюса и северные зоны Кэмбридж Серкус. Насчет этих земель у Джимми иллюзий не было.
Джимми Баск знал всё. Он мог сказать, почему такой-то вложил деньги в «Голубого гуся», почему было столько ссор на репетиции «Надоеды», сколько дохода получил «Империал» и какие убытки понес «Фриволити», и был всегда хорошо осведомлен об изменениях в справочнике жизни за кулисами, который можно было бы назвать «Театральный кто с кем».
Его обязанности заключались в поставке рекламы в виде фотографий, новостей и слухов тем учреждениям, на содержании которых он находился, и наблюдением за тем, чтобы у младших театральных критиков и тех, кто пишет о театральных сплетнях, в первые дни спектаклей и в иные особые вечера было достаточно бесплатной выпивки.
Обычно он зарабатывал на этом от десяти до двенадцати гиней за первые три недели представления и по пять гиней за каждую последующую неделю, а так как он, как правило, работал сразу на несколько театров, а расходы его были невелики (даже его еда оплачивалась заметками, которые он время от времени печатал), дела его шли очень неплохо. Его успех объяснялся тем, что он нравился Флит-стрит, почти всегда был трезв и не влюблялся в актрис, которых он вне сцены считал сырым и обычно не оправдывающим себя материалом для рекламы.
Самое сильное отвращение он питал к так называемым театралам – не к той широкой публике, от которой зависит долгая жизнь пьесы, а к тем, кто толкается в театральных фойе и треплет там языками. С другой стороны, он любил действительно хорошие пьесы, но они попадались ему не часто.
В душе, в самой ее глубине, он удивлялся своему процветанию, и жизнь представлялась ему сказкой, но у него было достаточно здравомыслия, чтобы не проявлять внешне даже самого слабого мерцания этого радостного заблуждения.
Мисс Хупер молчала, зная, что в эту минуту он смотрит не на нее, а сквозь нее. Он ловил идею. Какая-то идея, словно кузнечик, прыгала где-то в его голове.
– Есть идея, – наконец объявил он.
Мисс Хупер зашевелилась. Всё становилось на свои места. Маленький кабинет заполнили движения и звуки.
– Какая идея? – спросила она.
– В «Кавендиш» выступает Суси Дин. И очень плохо. «Кавендиш» здорово завяз. Даже знатоки перестали ходить. А народ так и валит в центр, да и спектакль сам по себе хорош, хотя, на мой взгляд, последний для Суси Дин, как я и сказал об этом Брейлю.
– Он опять звонил утром.
– Ему нужен хороший материал, и он у меня есть. Я видел Хьюсона из «Трибюн». Он обещал мне привезти на любой спектакль героя, с которым они сейчас носятся. Всё это хорошо, но я чувствую, что это не зазвучит.
– Он еще не был в театре? Тогда это хорошо.
– Да, но это еще не будет звучать. Ну, а если я добуду ту девушку и посажу их вместе в ложу? Тогда это будет материал.
– Какую девушку?
– Девушку, которую сейчас рекламируют в «Морнинг пикчерал». Она получила премию на их конкурсе – «Мисс Англия», «Серебряная Роза». Вот эту девушку. Давайте-ка, созвонитесь.
– С Грегори?
– Попробуйте с ним. Если он не занимается этим делом, то скажет кто.
И затуманившиеся карие глаза Джимми, устремились за тысячи лье от его маленького мирка, что не мешало ему негромко и тщательно высвистывать мелодию из «Кавендиш».
Тем временем мисс Хупер, как всегда энергично, взялась за телефон.
– Они говорят, – наконец сообщила она, – что ею занимается Грегори, что, возможно, они сейчас в «Нью-Сесил». Кто-нибудь платит за то, что живет в «Нью-Сесил?»
– Пока что немногие. И похоже, что дальше вряд ли будут платить. Ну и денег ухлопано в эту гостиницу, ну и денег! Узнайте, там ли они. Если там, то я поеду.
Они были там.
– Что передать Брейлю? – спросила мисс Хупер.
– Как только я заполучу ее на сегодняшний вечер, попросите Брейля или администратора узнать, можно ли забронировать на сегодня ложу «А». Сообщите всем, кому следует. В перерыве в кабинете Брейля. Согласуйте с людьми из «Трибюн» – этим делом занимается Хьюсон, – чтобы их парень был в театре. Если Марджори опять позвонит, передайте ей от меня, что даже если мы заплатим, чтобы тот материал был напечатан, никто его не возьмет.
Джимми разыскал Грегори – мрачного остроносого человека в толстых очках – в номере на третьем этаже, он отделывался от пары деятелей рекламы, старавшихся получить материал по вопросам красоты. Он был представлен обладательнице «Серебряной Розы» и денежной премии «Морнинг пикчерал», небольшого роста девушке из провинции, Иде Чэтвик.
Он разглядывал ее холодно и критически, так как в мире, в котором он жил, красота женщины была товаром – он мог бы насчитать дюжину красавиц, которых знал.
Действительно, девушка оказалась очень недурна, хотя и не шла в сравнение с знаменитыми чародейками из театра и кино, мисс «Серебряная Роза» была куда лучше всех красоток из провинциальных городишек – победительниц конкурсов. Она была отличным типом англичанки – ничего экзотического: хорошая простая женская красота. Ее волосы, пышные с приятным каштановым отливом, были гладко расчесаны на обе стороны, концы их слегка завивались. У нее были большие с поволокой голубые глаза под длинными бровями. Нос ее был чуть-чуть вогнут и хорошо гармонировал со слегка западавшими щеками, рот был мягкий, пухлый и слабый, и подбородок ничуть не уменьшал этой слабости. Шея у нее была белая и нежная. Пожалуй, в ее фигуре, которая была хороша, хотя желательно было, чтобы ноги ее были чуть-чуть длиннее – это придает женщине особую прелесть – шея была самым примечательным.
Все это Джимми Баск отметил в течение нескольких секунд, рассматривая ее с головы до ног – на большее не хватило времени: девушка немедленно ушла в спальню, оставив мужчин одних в небольшой гостиной.
– Ну, Джим, что ты думаешь о нашей победительнице? – негромко спросил Грегори.
– Она ничего, – серьезно ответил Джимми. – Очень даже ничего. С ума от нее не сойдешь, но я видел хуже, особенно победительниц конкурсов красоты. Откуда она?
– Из какого-то городка, Пондерслей, что ли, где-то в Средней Англии. Работала на фабрике, работа нетрудная – с механизмами, чистая, аккуратная работа. Хорошенькая девочка, но глупа. Никакого темперамента. В ней нет той изюминки, которая притягивает мужчину. Типичное английское целомудрие, лучшая наша порода.
– Поэтому-то она и глупа, – сказал Джимми. Ему часто приходилось дискутировать на эту тему. – Для того, чтобы английская девушка действительно была захватывающей, надо, чтобы в ней была капля – капли достаточно – чужой крови. Ирландской, французской, испанской, еврейской. Иначе она похожа на рисовый пудинг. Я давно это заметил.
– Знаешь, если тебе каждый день подают пудинг, – сказал Грегори, – так пусть этот пудинг будет рисовый. Думай-ка лучше о театре, а не о действительной жизни. Девочка здесь загорелась тщеславием. Раза два ее сняли в кино – это тоже как премия, – она в восторге и думает, что ее место в Элстри и Голливуде под прожекторами.