– Нет, – с большой готовностью ответил Чарли.
– Хорошо сказано, хорошо сказано. В настоящее время я на пути к открытию чего? Нового витамина, – скажете вы. Ничего подобного! – вдруг к ужасу Чарли закричал он. – Не одного витамина, а трех! Трех! Подумайте, мой друг, что это значит. И это не конец, ни в коем случае. Что сейчас происходит в нашей стране? Мы живем, питаясь ввозимыми продуктами.
В этом вопросе Чарли чувствовал себя значительно увереннее и поэтому незамедлительно согласился.
– Эти ввозимые продукты не только угрожают нашему благосостоянию и безопасности, но ставят под угрозу и нашу жизнь. Мы разрушаем, отравляем себя. Подумайте над этим минутку, мой юный друг.
С этими словами он отшатнулся от Чарли и принялся изучать узор на стене.
Чарли продолжал молча сидеть, чувствуя себя дураком.
Мистер Колвей-Петерсон резко обернулся к нему, посмотрел так, как будто застал Чарли в тот момент, когда он лез к нему в карман, и вынес обвинение:
– Вы употребляете консервы, мороженое мясо, пшеничную муку, не так ли?
Чарли не мог отрицать этого.
Старый джентльмен горько рассмеялся.
– Конечно же употребляете, так же, как почти все на этом идиотском острове. А мы платим за них громадные деньги, не так ли? Платим громадные деньги за то, что нам предоставляют возможность воровать у себя необходимые витамины. С равным успехом мы можем питаться соломой.
– Но чем же тогда питаться?
– Мы должны есть и пить то, что предопределено англичанам богом. Мы должны есть Англию, а не мороженую Новую Зеландию, консервированную Южную Америку и весь этот канадский крахмал. Дайте мне власть, и через десять лет наша страна будет сама себя обеспечивать, и население ее будет самым здоровым в мире. Молоко, овощи, рыба, фрукты. Мы можем у себя разводить коров, согласны? Мы в состоянии выращивать морковь, капусту, латук. Мы можем ловить рыбу. Мы можем выращивать плодовые деревья. Вот над чем днем и ночью я думал тридцать лет. И я питался только тем, что создавал сам, считая, что каждый человек должен сам себя кормить. И ничего со мной не случилось, как видите. Здоров и бодр. А мне семьдесят два года.
– Я бы не дал вам столько, – заявил Чарли, стираясь утихомирить странного джентльмена.
– Вы правы, мне столько не дашь. Сейчас я здоровее вас. Посмотрите хорошенько на себя в зеркало. Обратите внимание на цвет лица, на отеки под глазами, а вы еще совсем молодой, почти дитя.
– Я поздно лег вчера, – пробормотал Чарли.
– Я тоже. И встал рано. Однако я перехожу к тому, ради чего пришел. Сегодня на вас – и я не знаю почему, должен признаться, – обращены глаза общественного мнения. Эти глаза одновременно способны видеть всего лишь несколько предметов или людей. Сейчас, благодаря «Дейли трибюн», они видят одного вас. Лично я думаю – и полагаю, что вы тоже с этим согласны, – они должны были бы видеть меня.
– Похоже, что так, – заметил Чарли осторожно.
– Похоже! Мой дорогой юноша, всё, что вы сделали – это, возможно, спасли несколько человек, но сейчас дела идут так, что ничего особенного бы не случилось, если бы они и взлетели на воздух. А что могу сделать я? Я способен спасти всю страну, спасти ее здоровье, ее кошелек, ее самоуважение. Четыре года подряд, обращаясь в широкую печать, я старался, чтобы меня услышали. Надо мной смеялись, как над сумасшедшим. Мне пришлось терпеть оскорбления. На вас обращены глаза общественного мнения. Вас слушают. Я прошу вас обратить эти глаза на меня, заставить слушать меня. Если вы это сделаете, вы получите удовлетворение, зная, что вы использовали всю эту идиотскую шумиху самым наилучшим образом. Только скажите: я встретил человека, кто способен спасти страну. Это Колвей-Петерсон. Слишком долго его не замечали, забывали о нем. Вот и всё. Не будем больше терять времени. Вот вам моя визитная карточка и несколько статей. Всего доброго, молодой человек. Вы были очень внимательным слушателем.
И он ушел так же стремительно и решительно, как и вошел. Чарли держал в руке статьи, испытывая крайне странное смешение чувств.
В следующую же встречу с Хьюсоном Чарли рассказал ему о Колвей-Петерсоне и описал его посещение. Хьюсон только рассмеялся:
– Что? Этот старый сумасшедший? Он надоедает нам уже несколько лет. Таких, как он, зануд – дюжины, и все они стараются обставить нас. Тщеславие, мой друг, тщеславие. Они не хотят понять, что если они не сделают действительно чего-нибудь умопомрачительного или из ряда вон выходящего, для прессы они не существуют.
И этим всё кончилось. Но у Чарли имелись свои собственные тайные причины, которые не давали ему забыть эту встречу. Следующие несколько дней, когда он особенно чувствовал себя не в своей тарелке, он вспоминал высокого джентльмена, который, казалось, всё еще продолжал сверлить его маленькими пронзительными глазами.
Вечером в ту же пятницу Чарли отправился на свой первый и последний коктейль-вечер, на который он получил накануне приглашение от богатой, известной и властной дамы с лицом, похожим на голову чисто вымытого попугая, – леди Каттерберд. У него не было ни малейшего желания еще раз видеть ее, зато она была преисполнена решимости заполучить его к себе. К тому же «Трибюн» была на ее стороне отчасти потому, что леди Каттерберд была другом владельца газеты, и отчасти потому, что посещение ее вечера было хорошей рекламой. Похоже было на то, что ее вечера были широко известны. И Чарли поехал. Он надеялся там встретить победительницу конкурса красоты, в то же время сознавая, что надежда эта была слишком слабой: эта леди Каттерберд не очень-то восторгалась молодыми хорошенькими женщинами.
Дом ее находился на углу большой площади неподалеку от отеля. Своими размерами он не уступал аттертоновской публичной библиотеке, общественному бассейну или «Управлению газа» и налоговой конторе. У дверей дома стояли два молодых рослых швейцара в форме. Еще два были у начала величественной лестницы и еще два наверху ее. Пройдя мимо них, посетитель попадал к слугам, которым, казалось, здесь не было числа. Вечер устраивался на втором этаже. Уже наверху лестницы было слышно, что веселье в разгаре, стоило же пройти по широкому коридору поближе к залу и можно было оглохнуть – крик и визг были просто невыносимыми. Чарли спросил себя, почему все эти люди лондонского Вест-Энда не могут не кричать и не визжать – и мужчины и все остальные.
Леди Каттерберд стояла у дверей в большую комнату. Она тотчас же узнала Чарли, и он отдал ей за это должное.
– Пожалуйста, пожалуйста! Как мило, что вы пришли, – закричала она, схватив его за руку. – Я просто умираю, просто умираю от желания поговорить с вами по-настоящему, только, конечно, в присутствии всех этих людей это невозможно. Пожалуйста, сейчас же обещайте мне сначала побыть здесь, повеселиться вместе с гостями, а потом не уходить, а подождать, пока мы сможем непринужденно поболтать. Обещайте же!
Чарли пробормотал что-то обещающее. Тогда она отпустила его руку и разрешила войти в комнату, которая была по величине примерно такой же, как в Бендворсе музей и картинная галерея. Гости пили из маленьких рюмок, ели сандвичи и еще что-то, курили и кричали. Чарли решил протолкаться в самый дальний угол. По пути он выпил коктейль, который не особенно пришелся ему по вкусу. Он сразу же понял, что если выпьет еще несколько таких коктейлей, то опьянеет. Кое-кто из гостей уже были навеселе. Он присел рядом с девушкой с белым длинным лицом, похожим на лошадиную морду. Девушка прищурившись посмотрела на него и сказала хриплым голосом:
– Боже мой! Ведь вы – Арчи Клавордейл?
– Ничего подобного, – ответил Чарли.
– Ах, правда, вы – не он. Но, боже мой, вы так похожи! Вы не обижаетесь?
– Нет, – сказал Чарли, вставая и думая, что если эта девушка выпьет еще несколько коктейлей, ей придется плохо.
По пути ему попались трое мужчин, двое из них были молодые, стройные и бледные, а третий – пожилой, толстый и розовый. Все трое умиротворенно разговаривали, произнося слова с шипением и свистом. Они, улыбаясь, покачивались и помахивали белыми нежными лапами.