…Месяц провалялся Давыдов в госпитале в скрученном состоянии, пока не привели его в нормальное положение. Еще два месяца не слышал, не видел, не говорил. Первое, что он увидел, когда пришел в себя, синицу за окном, которая настырно стучала клювом по стеклу – просила пищи. Раненые зачастую ее подкармливали, прибив снаружи под форточкой дощечку. Был зимний солнечный, яркий день. Свет резанул по глазам. Николай закрыл их, долго не открывал, думал, не сон ли это. Но стук повторился. Николай приоткрыл глаза и снова сквозь ресницы увидел синицу. Хотел закричать, сказать, что видит и слышит, но получилось лишь мычание. Давыдов соскочил, стал размахивать руками, показывая на синицу. Кто-то застучал костылями по двери. Прибежала медсестра. Увидела размахивающего руками и показывающего на окно Давыдова, обняла его и заплакала, приговаривая: «Слава Богу, родненький, видишь, выходила тебя на радость матери!».
Когда завершилась Корсунь-Шевченковская наступательная операция и Левитан по радио читал приказ Ставки о присвоении особо отличившимся в боях частям и соединениям наименования гвардейских и Корсунских, раненые, повскакивав с кроватей, стояли у репродуктора и кричали: «Ура! Ура! Ура!». Николай тоже пробовал, но какой-то комок по-прежнему мешал говорить, а так хотелось заорать… Но когда назвали его родную 203-ю дивизию, Николай вскрикнул. Все замолчали, обернулись к нему. Стали давать советы: «Давай, давай, лейтенант, выдавливай!.. Давай, мычи громче!». И Давыдов выкрикнул: «Наши там». Бросился по коридору, крича: «Наши там, наши там». Побежал к главврачу просить, чтобы выписали. Главврач вызвал лечащего врача, расспросил об истории болезни, попросил Давыдова: «Давай не будем торопиться, пару недель полечимся, это дело такое: сегодня речь есть, а завтра ее нет, так же, как зрение или слух. Повоевать еще успеешь, впереди Европа». Давыдов согласился.
В апреле Николай выписался. Попросил, чтобы направили его в свою часть.
Освобожденние Европы
В августе 1944 года дивизия готовилась форсировать Дунай. Дивизион расположился в крупном селе. Войск было много, хаты переполнены. Давыдов, к этому времени уже старший лейтенант, разместив своих батарейцев, сам остался без ночлега. Заглянул в соседний двор, в глубине которого стояла небольшая, свежевыбеленная мазанка под соломенной крышей. У калитки высокий плотный офицер раскуривал трубку, длинные курчавые волосы падали на глаза, он пробовал забросить их пятерней назад, но они снова падали вниз. Офицер пробасил: «Ну что, старшой, остался без ночлега? Заходи, я тут один, места хватит…». Лицо и голос лейтенанта показались Давыдову знакомыми. Он подошел ближе и очутился в медвежьих объятьях. Лейтенант басил: «Комбат, родной, товарищ Давыдов…». Николай вспомнил: младший лейтенант Щербак Иван Петрович, командир второго взвода его батареи, учитель физики, сибиряк – с Алтая, был тяжело ранен при повторном форсировании Днепра. Воевали-то вместе всего пять недель, зато воспоминаний – на всю жизнь. В батарее Щербак был неразлучен с баяном, особенно любил играть вальсы Штрауса. За любовь к музыке и большие голубые глаза его прозвали «морской сибиряк». Давыдов знал, что Щербак отлично играет и на баяне, и на гитаре, и на трубе. Поэтому, заметив, что Иван тоскливо смотрит на гитару, висевшую на стене, Николай попросил: «Иван, сыграй». Щербак вытащил правую руку из кармана брюк, на руке отсутствовали фаланги указательного и большого пальцев. Давыдов спросил: «Это там, на плацдарме 5 ноября? Но при таком ранении – подчистую». Иван ответил: «А кто будет мстить за моих двух погибших братьев? Только вот за форсирование Днепра и бои за переправу кроме полосок за тяжелые ранения ничего не имею, но я не обижаюсь, винить некого, командиры гибли один за другим, радуюсь тому, что я живой, прибыл в свою родную дивизию на должность командира артиллеристов четвертой батареи». Давыдов тут же написал представление к награде на лейтенанта Щербака Ивана Петровича и побежал с ним к командиру дивизиона.
После форсирования Дуная на границе с Венгрией батареи Давыдова и Щербака оказались рядом. Давыдов стал наводить справки и узнал, что в боях на румынской земле Щербак И.П. снова отличился и был приглашен на вручение награды к командующему армией, который, узнав, что Щербак учитель физики, уговорил его учиться в артиллерийской академии.
В районе Дербецена немцы окружили объединенную группировку под командованием генерала Плиева, куда входил 4-й Кубанский казачий корпус, который громил тылы врага. Корпус вел бои в с немецкой танковой дивизией «Мертвая голова», которая была вооружена тяжелыми танками «тигр» и «фердинанд». В помощь группировке 4-го казачьего корпуса была брошена армейская артиллерия, в нее входил и 419-й отдельный истребительный противотанковый дивизион. Командование дивизии на деблокирование казаков выдвинуло всю противотанковую и зенитную артиллерию. Дивизион расположился на танкоопасном направлении. Батарея Давыдова стала в створе между двумя оврагами, которые сходились позади батареи. Танки сначала шли фронтальной атакой, но по мере приближения вытягивались в колонну по два.