Крогт, начались трудности перевода… Ладно, я с этим сталкивался уже не раз. Вот мне интересно, почему Яньар хотел, чтобы я написал этот отчет на языке аборигенов? Впрочем, он Провидец, ему виднее.
Мы, кэцэры, не спим. Когда мы перевариваем сложную по составу пищу, мы теряем сознание, но это ближе к коме, чем у аборигенскому понятию «сна». У нас нет мозга, которому требовался бы отдых. Мы являемся мыслящей жидкостью. Прибывая на планету, мы обычно копируем самую развитую форму жизни. Потом, когда истинных аборигенов не остается, мы все равно сохраняем этот облик. Тела аборигенов, как правило, идеально приспособлены к местным условиям. Но способность принять любой вид сохраняется в нас, даже если в течение жизни наши предки не пользовались ей.
Философов очень интересует, каковы же должны были быть исходные условия, чтобы мы сформировались как вид. Официальная доктрина гласит – гласила – что во время путешествия по космосу в клане кэцэров появился второй Высший. Его не успели уничтожить, и он поднял бунт на корабле. Его вместе с приспешниками выбросили на Руткэцэглен, которая оказалась ближайшей по курсу планетой, а корабль-матка продолжил свой путь. Но эта история, хотя и является правдой, не дает ответа на исходный вопрос. Философы считают, что таких естественных условий существовать не может, что наша раса создана искусственно. Ответ на вопрос «зачем» предлагался изумительный – кэцэры созданы какой-то древней, искушенной в технологиях расой для того, чтобы мы завоевали Галактику.
Для них, не для себя.
Как знать.
Мифология аборигенов дает свой ответ на вопрос «откуда мы взялись».
И он странно близок к нашему. Живая мысль, хммм…
Да, я забыл сказать – звезда, к которой направился наш покалеченный космолет, оказалась двойной. «Звездный ветер» был легким истребителем, не рассчитанным на перевозку большого количества солдат на такие расстояния. На борту не было ни еды, ни условий для анабиоза тех тел, в которых мы тогда находились. Техникам удалось заткнуть дыру в баке. После чего мы все, за исключением Цимрика и Элиша, которые остались следить за ходом полета, приняли свой истинный вид и наполнили собой бак. Цимрик пообещал поддерживать температуру, необходимую для того, чтобы мы «замерзли», но не такую, чтобы мы «замерзли» совсем.
Злой и серый от голода Элиш уминал меня в летный скафандр.
– Слышь, красавчик, – сказал я ему. – У тебя на правом копыте заусенец.
– С чего ты взял? – хмуро спросил штурман, подталкивая меня к люку.
– Чумф сказал, – доверительно сообщил я.
– Хватит чесать языками! Шевелитесь! – заорал Цимрик.
Он пинками придавал форму выползшей из топливного шланга капле. Скорее всего, это был Юлер, мы с ним были рядом. Он должен был появиться из шланга следом за мной.
– Эта галоша развалится, как только мы войдем в плотные слои! – рявкнул Цимрик. – Я удивляюсь, почему она до сих пор не развалилась!
Меня больше удивляло, как Цимрик сумел приблизиться к планете и начать снижение. Но и восхищало тоже.
Створки люка разошлись. Поскольку сам я на ногах еще стоял нетвердо, штурман придал мне ускорение. Конечно, правым копытом. Я ожидал этого и успел чуть качнуться – так, что заусенец намертво заклинило в одном из захватов оружейного пояса скафандра и вырвало напрочь. Люк захлопнулся, но мысленный вой Элиша сопровождал меня еще секунд тридцать.
Я огляделся.
Серебристая искра справа и чуть ниже – это, должно быть, Чумф. А огромная капля, полыхавшая алым светом, не могла быть никем иным, кроме братьев Фиолетовых. Они стремительно снижались. Я позавидовал братьям. Спуститься таким экстравагантным способом – да еще и насытиться в придачу тепловой энергией трения об атмосферу – больше никто бы не смог.
Если бы я мог во что-нибудь верить, я бы в тот момент молился. Но у нас нет богов. Крогт, которого мы обычно вспоминаем в сложных случаях – темное божество из пантеона тарков. Наша раса всегда была слишком могуча, чтобы нуждаться в небесном покровителе.
Но время славы и могущества для кэцэров закончилось. Нас осталось всего тринадцать.
Однако невозможно поверить во что-то только потому, что хочешь поверить.
– Точка приземления – вон та маленькая долина между двумя большими, – сообщил Иньяр.
Теперь и я ее увидел.
Я успел насчитать в большой долине двенадцать объектов явно искусственного происхождения, пока летел. И это вряд ли были жилые дома или заводы, даже со скидками на местную архитектуру. Форма здания определяется его функциональным назначением, а так же доступными для строительства материалами, а не полетом творческой мысли архитектора. Я навидался подобных сооружений на своем веку, чтобы сразу опознать их. Ничем другим, кроме боевых донжонов, эти башни быть не могли. Выбор Иньяра был неплох – в маленькой долине была только одна башня. А в соседней долине, у двух башенок поменьше, толпились живые существа. Их я рассмотрел уже мельком – двигатель в скафандре не работал, а ускорение свободного падения на этой планете было около десяти метров в секунду. На Руткэцэглен оно равнялось двенадцати, так что хоть в чем-то нам повезло. Мы можем приспособиться к любой силе тяжести, но на это требуется время.