В комнатушке на Флит-стрит сидел ваш покорный слуга, автор, мастер Уилм Бивер, нацарапывая текст при свете единственной лампы на потолке. Как мне помнится, тогда я сочинял заметку «Десять вещей, которых вы не знаете о чулках», и судьба ее была остаться незаконченной. У меня сломался карандаш, и я суматошно рылся в ящиках стола, ища перочинный нож, дабы заточить рабочий инструмент и приступить к четвертому пункту («Вы можете надеть их себе на голову, если хотите разбоем отнять деньги у банка, фирмы по продаже недвижимости или почтового департамента»), пока тот не выскользнул из памяти.
И в это самое мгновение настала тьма.
Я, Уилм Бивер, не схватил неожиданный и фатальный удар только потому, что всегда считал оптимистический взгляд на жизнь полезным. Я медленно встал со стула, постепенно привыкая к мгле вокруг. Единственный свет исходил от мерцания далекой молнии. Город из окна выглядел угольно-черным. Послышался удар, а потом звук голосов снизу. Соседи поняли, что глаза у них все-таки открыты, и принялись натыкаться на вещи в поисках спичек.
В городе парила абсолютная непроглядная тьма.
Это происходило не только на нашей улице. Если бы вы тогда оказались поблизости, то увидели бы, что вся столица скрылась во мраке. Точнее, не увидели бы. Тогда вы смогли бы различить лишь слабейшие намеки чего-то большого и темного на фоне предметов еще больше и еще темнее. Только Темза зеркальной лентой мерцала отсветами бури. Обычно в это время суток Лондон похож на черный бархатный плащ, инкрустированный подмигивающими блестками и раскинутый на грязной земле каким-то титаническим Уолтером Рэли для некой небесной Елизаветы.
Этой же ночью поэзия на ум не шла. Битый дождем город стал темным, слепым, холодным и страшным.
В «Верховой Кобыле» Малыш Саймон на несколько секунд решил, что ослеп, но с неожиданной болезнью справился стоически, для начала поразмыслив над тем, сможет ли стрясти пару сочувственных шиллингов с прохожих, если выйдет на улицу с плакатом «Бог забрал мои глаза, но оставил жажду». Он также сообразил, что с карьерой погонщика придется завязать, хотя, с другой стороны, без работы у него появится больше времени на таверну. А потом Малыш наконец понял, что с глазами у него все в порядке, а вот с освещением большие проблемы, и тут же присоединился к нарастающей вокруг суматохе. Странно, но факт — каждый раз, когда люди оказываются во мраке, они начинают тыкаться куда попало, делая в три, а то и в четыре раза больше движений, чем при свете. Бог знает чего они пытаются этим добиться, кроме синяков и битой утвари.
В Ричмонде кардинал Вулли встал из-за погрузившейся во тьму кафедры в библиотеке и перекрестился. Пустота за окнами, забрызганными дождем, подтвердила его опасения. Он нащупал шнур колокольчика и несколько раз позвонил, вызывая прислугу.
Все это время его губы неслышно двигались в молитве.
В Хиберниан-Ярде неожиданная тьма вдохновила заключенных на песни и бряцание оловянными кружками по решеткам камер. Единственным источником света в отделе был уголек в трубке де Квинси.
— Боже мой! — пробормотал медик во внезапной тишине, последовавшей за непредвиденным мраком. — Такое не каждый день увидишь.
— Что, док? — донесся слева голос невидимого сержанта Томкинса.
— Ничего. Ни черта не видно.
В Виндзоре, в Эркерном банкетном зале, свет угас, но не умер. Четырнадцать свечей отбрасывали длинные тени на стол, поблескивая в бокалах и приборах, вытягивая лица четырех заговорщиков. Сли начал медленно и одобрительно хлопать, Джасперс захихикал в ответ.
— Надеюсь, — беспокойно пробормотал де ла Вега, — никто темноты не боится.
— Никто, — ответил преподобный, — кроме всего Лондона.
Руперт и Долл перестали целоваться, решив, что кто-то из них двоих опрокинул лампу. Потом раздались громкие жалобы миссис Мэри снизу и грохот вперемешку с проклятиями из апартаментов Луиджи.
Триумф соскользнул с кровати и обернул простыню набедренной повязкой.
— Что происходит? — спросила Долл.
Пружины кровати застонали, когда она приподнялась над подушками.
— Тише, — откликнулся Триумф, стоя у окна, — свет исчез.
— Я вижу. Или скорее…
— Лампа тут ни при чем, — продолжил Руперт тоном, который актрисе очень не понравился. — По всему городу нет света.