— Вы понимаете? — спросил претор снова.
Сломанная челюсть трупа задвигалась, словно мертвец начал жевать.
— Фа, — послышался бесплотный голос.
— Хорошо. С кем я говорю? Назовитесь.
— Вивьям Пеггимэн, фэр, — ответил труп.
— Скажите, что вы чувствуете?
— Фуфтва… фее ф куфе. Нефасбефиха. Я умех, фа?
— Да, вы умерли, — сказал претор. — Я не задержу вас здесь надолго, Уильям.
Енох обошел трупы и посмотрел на изувеченное лицо Пеннимэна. Открытые глаза сияли словно залитые молоком, в них не отражалось даже искорки разума. Разбитый рот двигался с отвратительным треском ротовых мышц.
— Фто фы хотите фнать? — спросил мертвец.
— Я провожу расследование по приказу Правительства Ее Величества. У меня есть заверенное печатью предписание от Тайного Совета пробудить вас. Сам Арбетнот поставил печать. Хотите взглянуть?
— Не-е-ех, — прерывисто ответил труп. — Я не умею фитать.
— Вчера в шесть часов вечера вы и ваш сообщник попытались убить некоего Руперта Триумфа в купальнях «Дельфин». По чьему приказу?
В комнате поднялся и замерцал психометрический туман.
— Фафой-то фтафый тохфяк пофошех к нам ф тафефне, там, в Шипфайте. Он не нафвахся.
— Вы можете его описать? — спросил претор.
— Бофатый, шикафные шмотки… авифтокват вфоде вас, фэр, — ответил Уильям. — Фпомних, у него быа фосовая фтука со фнаком в фиде вифелиссы.
— Виселицы? — переспросил Енох, нахмурившись. А затем в его усталый разум, словно мощным толчком откуда-то извне, прорвалась догадка. — Возможно, Уильям, это была не виселица, а трилит. Пара эоловых столбов с перекладиной сверху?
— Не понях, фэр? — озадачился Пеннимэн.
— Вы не видели картинок с изображениями старых друидических камней на равнине Солсбери?
Повисла медленная, тягучая тишина.
— Мама обыфно покафываа мне гвафювы с ними в дефве, — сказал Уильям, его тихий голос стал удаляться.
Енох увидел, как по щеке трупа скатилась одинокая слеза.
— Фэр? Мне не нфавится быть мефтвым, — добавил Пеннимэн.
Претор глубоко вздохнул. Покойник только что перешел на вторую ступень осознания. Теперь от Еноха потребуются все его навыки, чтобы успеть закончить допрос.
— Камни, Уильям. Камни на картинках твоей покойной матери. Могли они быть знаком на кольце того джентльмена?
— Ну, фа, фпофне могфи.
Енох кивнул.
— Вы не фкафете фэру Фупевту, что я не хотеф ему фла? Пофауста, фэр? Фкафете? Я не хотеф бы быть обуфой… Пвосто фабота… хофовше деньги.
— Я передам ему, сынок, — серьезно ответил претор.
Тело Пеннимэна затряслось. Енох отошел назад, эту часть ритуала он ненавидел.
— Фто пвоисходит, фэр? Хоодно… Я не хофу уховить, фэр… фэр? Пофахуста?
— Последняя стадия, Уильям. Я теряю контакт с тобой. Тебя зовут обратно. — Енох закрыл глаза.
— Не хофу уховить… — раздался голос, прежде чем его поглотила тишина.
Претор услышал свое тяжелое дыхание, шагнул вперед и закрыл остекленевшие глаза покойника, мягко сказав:
— Покойся с миром, сын мой.
«Тайный Совет и трижды проклятая милиция Галла будут чертовски довольны результатом, — подумал Енох, с грустью отходя от Пеннимэна. — Они понятия не имеют, чего стоят их просьбы».
— Много узнали, претор Енох? — раздался голос.
Воскреситель против воли подскочил. В дверях стоял Джасперс, покрасневший, словно от напряжения.
— Преподобный? Крайне неожиданно и неправомерно. Вы же знаете, что Колледж закрыт на время аудиенций подобного рода.
Тот вошел в комнату, вращая эбеновой тростью, и спросил снова:
— И все-таки, что вы узнали, претор? В первый раз за тридцать лет Тайный Совет разрешил воскрешение во имя закона. Я поражен, а также крайне обеспокоен, что вы не оповестили меня и не пригласили присутствовать при ритуале. Вы же знаете, насколько это дело серьезно.
Претор Енох был сильным и храбрым человеком. Он посмотрел Джасперсу прямо в глаза и спокойно ответил:
— Запрос был инициирован и подготовлен милицией. Эти трупы — их собственность. Я подчинялся букве закона. Информировать вас не было нужды.
— Но что ты узнал, старик? — спросил священник.
Енох посмотрел по сторонам. Он стоял в выложенной свинцом комнате из чистого гранита. В полном соответствии с его собственными распоряжениями ближайший человек находился в ста ярдах отсюда, так как претор не желал пугать послушников.