«Клинтон Иствудхо. Погоня. Поукет-стрит», — записал он на дощечке для посланий и выбросил в окно бегуну.
Подозреваемый остановил очень хороших носильщиков. Они перебежали на крайнюю полосу движения по Скиннер-стрит, затем резко и неожиданно свернули вправо, пересекая плотное движение, на Мермэйд. От такой наглости резко затормозил фургон с бочками, чуть не сложившись пополам. Связки и канаты порвались, и груз вверх тормашками рухнул на дорогу. Но парни Иствудхо были крайне натренированными профессионалами, к тому же оснащенными противоскользящими подошвами, сделанными по последнему слову техники. Они перепрыгнули обломки, обогнули вставших на дыбы лошадей и орущего погонщика, еле вписавшись в поворот на Мермэйд.
Дичь впереди свернула на Кордвейнер-стрит, паланкин опасно накренился. Иствудхо зажег голубую лампу, повесил ее на крышу своего портшеза и принялся звонить в колокол. Люди на улице останавливались и смотрели ему вслед, резво убираясь с пути, чем несказанно радовали сержанта.
После Кордвейнер преследователи резко набрали скорость и стали настигать подозрительный экипаж. Беглецы-носильщики задыхались и сильно покраснели, а агенты ЦРУ славились выносливостью и устойчивостью движения. Иствудхо держал пистолет под рукой.
Без всякого предупреждения дичь резко свернула на Суитен. Паланкин сержанта пролетел мимо, парни затормозили, повернувшись на каблуках, пробежали назад и рванули за ней. На опасном углу, ведущем на Крэйвен-хилл, они чуть не перевернулись. Правый ботинок переднего бегуна скользнул по булыжникам, но носильщик умудрился не упасть и снова набрать скорость. Иствудхо звонил так сильно, что язык колокола оторвался и вылетел в окошко экипажа.
Они поравнялись с преследуемыми: портшезы и бегуны подпрыгивали и грохотали по Бродерерс-лейн плечом к плечу. Иствудхо высунулся из окна и закричал:
— Остановись!
Блондин в паланкине взглянул на него и пожал плечами в недоумении.
— Я? — проартикулировал он.
Сержант потянулся за пистолетом, но тут услышал, как передний носильщик резко охнул от тревоги. В конце улицы иногда расставляли рыночные лотки, и в пятницу как раз был такой день. Из-за прилавков улица сузилась до одной полосы, недостаточно широкой для двух паланкинов.
— Тормози! — завопил Иствудхо.
Их занесло, и агенты ЦРУ завалились на стол с овощами.
Сержант захрипел, выпрыгнул из разбитого экипажа и выплюнул кусок сырого баклажана.
Дичи досталось не меньше. Стараясь вписаться, те угодили в навес торговца кружевами, и теперь оба носильщика пытались выпутаться из кучи брыжей. Иствудхо подбежал к ним, держа пистолет перед собой двумя руками.
— Руки вверх! Быстро! — прорычал он.
Бегуны подчинились, и паланкин тяжело рухнул на мостовую.
— Эй, ты, внутри! Выходи наружу! Держи руки так, чтобы я их видел! Выходи и положи руки на тент! Быстро!
Блондин во французских одеждах выбрался на мостовую, подчинившись приказам.
— Хотел от меня смыться, тварь, а? — начал Иствудхо, прищурив узенькие глаза.
Светлый парик упал на булыжники.
— Думаю, в этом и заключался план, — улыбнулся я, Уилм Бивер. — А что будет теперь?
ПЯТНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Еще о том, что произошло в пятницу (здесь открывается великая, великая ТАЙНА)
Примерно в то же самое время, когда бессвязные удары полудня стали рассыпаться по городу от явно излишнего количества часовых башен, еще один паланкин прибыл на Окстоллз-лейн в Дептфорде, а пассажир, выбравшийся из него, одарил носильщиков щедрыми чаевыми.
— Мятная конфета после вырезки с чесноком — и у вас будет больше клиентов, — посоветовал он.
Приехавший был одет во все черное, шею его закрывал высокий гофрированный воротник, низко на глаза надвинута фетровая шляпа. День обещал быть довольно теплым, и одежда казалась тяжелой и чрезмерно жаркой, но Луи Седарн предпочитал духоту и неудобство разоблачению, за которым неминуемо последовала бы смерть и несколько других неприятностей, которые он с легкостью и в немалых подробностях мог себе вообразить.
Человеку, которым некогда был Седарн, возвращение в Дептфорд, в маленький, но быстрорастущий и процветающий Дептфорд, казалось почти что возвращением домой.
Он долго стоял на мостовой Окстоллз-лейн и наблюдал за суетой вокруг. С первых дней существования Объединенного Флота этот район стал местом обитания шипчандлеров, конопатчиков, трепальщиков пеньки, столяров и прочих представителей профессий, так или иначе причастных к парусному мореплаванию. Часы и рынды возвестили о перерыве на обед, и легионы ремесленников забегали туда-сюда, пробегая через группы моряков в увольнительной. Громкие и резкие, матросы почти бесцельно курсировали по деловитой улице с намерением сменить суровый корабельный режим густой овсянки, приправ из икры кефали и «рыбных дней» на вареную грудинку, мучные радости и пенистый портер. У таверны рядом с Крик-бридж раздавались завывания шарманки, выводящей песню о берегах Гвинеи.