— Скорее всего, нет, — ответил капитан. — Надеюсь, вы не обидитесь, синьор. Вы дали мне целый мешок монет и подвергли настоящему испытанию мои нервы. Я предпочту заняться чем-то более безопасным. Например, половлю акулу на собственные гениталии. Или покажу парочку непристойных жестов таможенному судну Британского Адмиралтейства.
Джузеппе кивнул, улыбаясь:
— Я понимаю. На вашу жизнь храбрости уже хватит.
— А вы, чувствую, решили погеройствовать еще чуть-чуть. Надеюсь, Бог на вашей стороне, синьор.
— Бог, капитан, не имеет с моим делом ничего общего.
На пристани ученый повернулся, желая еще раз помахать Луччио на прощание рукой, но тот уже скрылся в трюме. «Battista Urbino» мягко покачивался на волнах, снова пошел дождь.
— Англия… — произнес Джузеппе, улыбаясь мороси, забрызгавшей лицо.
Был час ночи. Плимут провалился в пьяный ступор, как только пробила полночь.
Чиновник Адмиралтейства в мышино-бежевом бархатном костюме и штормовке, запинаясь, подошел к итальянцу с планшетом во все еще спящих руках.
— Чертовски поздно для такого шоу, синьор. А вы не могли бросить якорь в бухте и на рассвете сойти на берег? — спросил он.
Джузеппе покачал головой. Он был далек от сна, как никогда прежде.
— Срочное дело. Где я должен подписаться, сколько я должен заплатить и как мне достать быстрый экипаж и хорошую упряжку?
— Так поздно? — спросил служащий с выражением полной бесполезности, за которую англичан презирают по всему миру. — Это что, шутка такая?
Де Квинси выяснил, что стопка переплетенных в кожу законоположений — это удивительно удобная подушка для человека в состоянии крайней степени усталости, и уже начал пускать слюни на параграф сто тридцать пятый (запрещение совокуплений в публичных местах), когда громкий стук в дверь вернул доктора в мучительную реальность двух часов пятнадцати минут ночи в Новом Хиберниан-Ярде.
— Ш-шо? — невнятно произнес он — губы занемели от сна — и стер слюну с прорезанного рукава.
— Сожалею, что разбудил вас, сэр, — начал сержант Бернсайд, просовывая голову в открытую дверь караульного помещения.
— Нет, не сожалеете, Бернсайд.
— Сожалею, сэр, — не согласился сержант изрядно плотного телосложения. — Просто в комнате для допросов номер три у нас дело, которое требует вашего внимания.
— Иду, — вздохнул де Квинси, вставая и стягивая щегольской плащ со спинки стула.
В здешних каменных коридорах можно было окоченеть, и де Квинси шел за Бернсайдом, явственно дрожа. Сквозь кирпичную кладку доносились стоны чрезвычайно несчастных заключенных.
— Тихая ночь? — спросил доктор, зевая.
— Была, — ответил сержант. — Наряд Боба Дакки сорок минут назад произвел арест на Друри-лейн. Она поджарила парочку карманников.
— Она?
— Старая леди с востока Англии.
— Поджарила?
— Магия, сэр. По словам Боба, все хрустело и метались голубые молнии.
— Прекрасно, — выпрямился де Квинси, протер глаза и пальцами расчесал волосы, напоминающие птичье гнездо. — А вы уже сообщили Гильдии или в Отдел Инфернальных Расследований?
— Еще нет, сэр. После возгорания прошлой ночью я решил, что вы захотите поговорить с ней первым.
Они остановились перед клепаной дверью комнаты для допросов номер три.
— Так, — сказал де Квинси, глубоко вздыхая, — дайте мне протокол задержания.
— Вот, сэр. — Бернсайд передал пергамент.
— Гранди, матушка… Приводов не имеет. Нет никаких данных. Она спокойная?
— Теперь да, сэр.
— Идите и принесите мне кофе, сержант.
— Да, сэр. Я там сделал парочку наантвичей, сэр.
— Не ожидайте, что я их съем. И, Бернсайд…
— Да, сэр?
— Это был поджог, а не возгорание.
— Да, сэр.
Издав, наверное, сотый усталый вздох за неделю, доктор открыл тяжелую дверь и вошел в помещение.
Там было холодно, как в… каком-нибудь месте, куда де Квинси явно не жаждал попасть в следующей жизни. В отвратительно светлой и практически пустой комнате стояли только дежурный охранник при полных доспехах с алебардой, ужасающей размером лезвий, стенограф с переносной кафедрой и сержант Дакки, сидящий за столом перед сжавшейся пожилой леди, которая своим видом сильно напоминала садовый инструмент.
Дакки поднял взгляд:
— Внесите в протокол. Старший следователь де Квинси вошел в комнату в… — он взглянул на песочные часы, стоявшие на столе, — два девятнадцать.
Со стороны кафедры послышалось царапанье.
— Вольно, Лакки, — кивнул доктор, закрыл дверь и какое-то время постоял у входа, разглядывая подозреваемую.