Луи Седарн отложил лютню. «Воскрешение Тарлтона» была одной из его любимых песен, но сейчас сердце к ней не лежало. Шатер музыкантов — прибежище накрахмаленных кружев и звукоизолирующих плашек розового дерева — казался янтарным благодаря тонким свечам, расставленным повсюду. Ноты трепетали на вечернем ветру, и три дюжины пюпитров отбрасывали паутинные тени на брезентовые стены.
С места Триумфа открывался хороший вид на сцену и на прекрасно освещенный открытый павильон, где с большим шумом и помпой собирались лучшие люди Союза. Самая роскошная часть зала была все еще пуста. Королевская свита должна была прибыть с минуты на минуту. Угольки взлетали, мерцая, в ночной воздух. С юго-запада доносился богатый аромат готовящейся еды. Огнеглотатели и акробаты бесами скакали на открытой лужайке перед сценой, зарабатывая равнодушные аплодисменты и один или два искренних смешка.
Жан Батист Куперин, дирижер, взял записку у гонца, послушно ее прочитал и повернулся к замершим в нетерпении музыкантам. Седарн взял в руки лютню, его сердце шумно билось о ребра.
— Мадам и месье, — объявил дирижер, — у нас есть времья для одной добавошной гальярда, а сатем мы начнем Королевский Салют. Время блиситься. Attendez! — Он постучал по краю пюпитра палочкой. Свечи, прикрепленные по углам подставки, замерцали. — Гальярда короля Датского… будьте так добры, — сказал он.
Дирижерская палочка взлетела с эффектом почти гипнотическим. Музыка взорвалась в ночи, подобно фейерверку.
Долл сделала глоток из бокала горячей воды с медом, чтобы успокоить горло. Палатка гримерки напоминала сплетенный узел нервов и творческих разногласий. Актриса взглянула на свое шикарное отражение в высоком зеркале и принялась считать вдохи. Текст плыл в голове стаей мелких рыбешек, срываясь с места, как только она пыталась до него дотянуться.
Долл гордилась тем, что ей дали самые потрясающие строчки в «Богине дня», и теперь молилась, чтобы те не вылетели из головы, когда придет ответственный момент перед доброй тысячей аристократов и самой королевой.
В стороне от гвалта гримерки Долл заметила Мэри Мерсер и Элис Мантон, своих партнерш по сцене и самых знаменитых актрис Лондона, которые обнимали друг друга, успокаивали и всячески ворковали. «А мне и минутки не уделите, да? — с горечью подумала Долл. — Мне, не звезде, безвестной актриске. Чтоб вам повылазило!»
Неожиданно рядом с ней возник де Тонгфор и мрачно спросил:
— Готова? Три минуты, не больше, а потом прибудет королева. Ты же не посрамишь родной театр, а?
Долл почувствовал, что ее нервы натянулись, как струны лютни.
— Разумеется, не посрамлю, — сказала она, охрипнув от волнения.
Де Тонгфор подошел к Горацию Катону из «Лебедя», который исполнял партию Ориона, охотника. Клоунские номера Катона были известны по всему городу, но он хитростью заработал себе серьезную роль в представлении по случаю Коронации. Выкрашенный золотом лавровый венок и симпатичная тога еле вмещали его массивные объемы. Долл увидела, как де Тонгфор что-то прошептал ему и передал длинную ясеневую стрелу для охотничьего колчана. Наконечник, попав в свет лампы, сверкнул сталью.
Пульс женщины участился.
Она встала, ища благовидный предлог, чтобы выйти, когда на ее плечо легла рука. Повернувшись, Долл увидела чуть не плачущих Элис Мантон и Мэри Мерсер. Элис была стройной, загримированной Дианой, а Мэри — Артемидой вида почти что неприличного, которая тем не менее вполне органично смотрелась бы где-нибудь на холмистой натуре. Они прижимали луки и стрелы к грудям.
— Милая сестра, — начала Элис, — удачи! — Она обняла ошарашенную Долл и крепко расцеловала в обе щеки.
— И от меня, прекрасная дочь сцены! — воскликнула Мэри, прижимая ее к своей пышной груди. — Знаю, в прошлом мы частенько конфликтовали, но сейчас пришло время все друг другу простить. Благословляю тебя, дорогая моя! Пусть муза всем нам ниспошлет вдохновение!
— Спасибо тебе. И тебе, — ответила Долл, призвав весь свой актерский талант для изображения самых искренних чувств.
«Вот чертовы актрисы, — подумала она, — иногда они так перебарщивают! Уже завтра они будут меня ненавидеть, но сейчас я — одна из них, ровня им».
От этого Долл почувствовала себя лучше и ощутила, как к глазам подступают слезы. Она взяла свои лук и стрелы и последовала за партнершами к сцене, а когда обернулась, то ни Катона, ни де Тонгфора видно не было.
По словам Дрю Блюэтта, дворцовые ворота были закрыты плотнее трусиков весталки. Аптил нашел себе дело, размышляя о столь красочном описании, когда усталое трио добралось до переднего края толпы у будки привратника. Под лампами, облепленными мотыльками, отряд солдат угрожающе рычал: «Пошли прочь!» — собравшейся куче народу. Сквозь тяжелые створки просачивались звуки смеха, музыки и сотен голосов.