– Действительно не знаю, Коба, – развел руками Берия, – никаких сигналов на этих товарищей нам прежде не поступало…
– Послушай, – хмыкнул Сталин, не спеша набивающий трубку табаком из раскрошенной папиросы, – какой же дурак будет тебе сигнализировать на члена ЦК, первого секретаря Компартии Украины… и прочая, прочая, прочая? Маленького человека он просто раздавит как клопа, а серьезные люди и сами такие же, только калибром поменьше, и также мечтают забраться на самый верх. Да и остальные участники этого, гм, шабаша ничуть не лучше. Они все вместе и представляют тут власть, а товарищ Сталин тут только так, для виду, потому что никто из этих не хочет брать на себя персональную ответственность. И что из этого следует? А следует то, что наш новый мир, который мы начали строить вместе с Ильичом в октябре семнадцатого, вдруг оказался построен на зыбком песке. Что люди, которых мы считали надежными товарищами, на плечи которых можно возложить серьезное дело, оказались ни к чему не годными, и даже, хуже того, из своих узкоэгоистических интересов способными устроить междоусобную свару и пустить в распыл первое в мире государство рабочих и крестьян…
– Наверное, Коба, – ответил Берия, – дело в том, что люди, которые пошли в Революцию только затем, чтобы до основания разрушить старый мир, оказались очень плохими строителями нового социалистического общества…
Задав последний вопрос, вождь сунул полностью набитую трубку в рот и чиркнул спичкой.
– Ну да ладно, Лаврентий, – сказал он, выпустив первый клуб ароматного дыма, – давай отставим вопрос «Кто виноват?» в сторону (виноватых много) и зададим себе куда более важный вопрос «Что делать?». Пока ты там занимался Павловым, я тут довольно плотно пообщался с товарищем Малинче Евксиной. Скажи, друг мой, как ты думаешь, а какой такой общественный строй построил у себя в Империи этот их первый император Шевцов?
– Не знаю, – пожал плечами Берия, еще не погружавшийся в такие «дебри» и не понявший, с чего это Сталин сменил тему, – феодализм, наверное, с эпитетом «махровый»? Император, графы, бароны и прочие угнетатели рабочего класса – как их там называют, «пеонов».
– А вот и не угадал, Лаврентий, – хмыкнул в ответ вождь, – по всем признакам выходит, что товарищ Шевцов построил в своей империи социализм, лишь слегка замаскированный феодальной фразеологией. Ибо принцип у них там как раз социалистический – от каждого по способностям, каждому по труду и заслугам. Товарищ Малинче сказала, что без феодальной фразеологии местные бы Шевцова просто не поняли. Но этот имперский социализм получился каким-то, что ли, не марксистским и не коммунистическим. Социализм в Империи есть, а партия нового типа, как руководящая и направляющая сила, по факту отсутствует. Зато вместо партии там у них товарищ император, вместе с советом графов и разными там баронами, и все это считается гарантом непрерывного поступательного социального развития. Чтоб жить людям становилось лучше и веселее. В этой их социальной структуре я, Лаврентий, пока разбираюсь, точнее, пытаюсь разобраться. Но уже знаю, что этот их социализм вполне научно обоснован, потому что делается все в их Империи не с кондачка, и не как похощет левая нога императора (как это было у нас при Николашке), а под мудрым руководством так называемых социоинженеров. Ты можешь у нас назвать подобную должность?
– Комиссар, наверное, – навскидку ответил Берия, – то есть теперь политработник.
– Я этой товарищу Малинче сказал то же самое, – кивнул Сталин, – а она мне в ответ, что нашему политботнику до социоинженера – как плотнику до столяра. Или, больше того, не плотнику, а лесорубу. Ведь комиссар только выполняет указания вышестоящих товарищей, не вникая, к какому конечному результату приведет его деятельность. А товарищи, как мы только что об этом говорили, у нас попадаются разные, и указания у них тоже не всегда полезные. Да и мы сами по большей части как слепые, на ощупь бредущие во тьме, и проблему распознаем только с размаху ударившись об нее лбом. Помнишь, как с коллективизацией было. Но комиссар об этом знать никак не может, и выполняет все указания сверху подряд, и вредные даже эффективнее, чем полезные. Сначала кампанию разогнали, а потом пришлось осаживать, потому что вот такие ретивые комиссары довели дело до абсурда.
– Погоди, Коба, – пожал плечами Берия, – мы ведь тоже строим свой социализм в рамках научного марксизма-ленинизма. И учение наше всесильно, потому что оно верно. Разве не так?