- Точно в порядке? - подошел поближе Богдан.
- Да, точно.
- Ну, тогда - держи, - Богдаша размахнулся и прописал мне боковой в челюсть. Благо, я успел чуть-чуть уклониться, и кулак прошел по касательной, лишь ошарашив меня, но, не отправив в нокаут.
- Ты ох-хренел!
- Это ты охренел. Забирай манатки и пошёл нахер отсюда! - Богдан был неумолим, по лицу у него стекал пот. Грудь бешено вздымалась. Правая коленка от возбуждения подрагивала. - Твоя история в группе «Хаттагай» закончена.
- Ты с каких пор тут главный? - возмущению моему не было предела. - Я придумывал песни, писал стихи, я их пел, это мне хлопали, а не тебе. И не тебе, - последнее «тебе» я проскрежетал зубами, - выгонять меня отсюда.
- А это - общее решение, ты всех кинул, завалил такое выступление, и ты ещё на что-то претендуешь? Парень, твои струны уже порваны, - Богдан улыбался. - Ты думаешь, твои вот эти: «Черви!», «Черви!», они что? К чему-то хорошему приведут? Уйди лучше, серьёзно.
Я был взъерошен, кровь закипала от горькой обиды.
Я бросил взгляд на Боцмана, на Криса смотреть было нечего, он наверняка мечтал о том, чтобы слова Богдана сбылись. Боцман же был строг, щурил глаза, поджимал губы, в нём боролись два человека. Первый - любил меня, любил всё то, что было раньше, любил наши загулы, любил наши маленькие победы и не терпел высоколобых инвесторов и финансовых обязательств по заключённому договору. Второй - любил музыку, любил группу «Хаттагай», для которой он тоже сделал немало, и понимал, что Богдан во многом прав.
- Уходи, Олег. Ты - виноват, Богдан - прав.
- Комментировать нечего. - Я бросил взгляд на наших друзей в дорогих костюмах. - Довольны? Вы как рак. Вы съели живую ткань, изменили её и заставили жизнь потухнуть. - Атлет своими ясными глазами всматривался в мой рот. Большим и указательным пальцами он помассировал себе лоб.
- Ты уволен, точнее - контракт с тобою лично разорван, большее говорить ничего не собираюсь, - сказав это, он демонстративно развернулся и вышел из актового зала.
- Нет проблем! - сказал я, бросил прощальный взгляд на некогда свою группу и побежал оттуда.
Лето по-прежнему дышало спокойно. Оно тушило взволнованность, как обильный дождь тушит лесной пожар. Но звук моих шагов, моего раздраженного бега было не заглушить. Во мне происходило осознание того, что группа «Хаттагай» больше не моя. Теперь это история, ступень с которой меня сбросили.
Я позвонил Ане.
- Хочешь бумажку с Улиссом Грантом?
- А кто не хочет?
- Тогда жду у себя! Ты знаешь.
- Вопросов нет, и пятьдесят баксов не обязательны, - игриво верещала Аня.
- Не задерживайся.
- Бегу, - коротко ответила Аня и повесила трубку.
-43-
Я с трудом разлепил веки, уставился на короткий миг на стену, и вновь закрыл их. Пробуждение было сродни тяжёлому и выматывающему подъёму из могилы: ползёшь вверх, как червь сквозь песок, вкладываешь последние силы, что остались, а земля не даёт тебе вырваться, давит на грудь, душит, засасывает, тянет вниз, как болотная трясина. И даже, кажется, нашёптывает что-то ласковое на ухо, пытается задержать хоть на мгновение, чтобы окружившие меня со всех сторон тени смогли вцепиться в мою плоть и утащить на самое дно разверзшейся подо мной бездны. Но я смог вырваться. И бледные силуэты с искорёженными лицами (?) медленно отступали в царство тьмы, подвывая, вызывая из глубин души первородный страх. Голова раскалывалась на части, тело бил озноб, болели глаза. Я проснулся на полу в собственной блевотине, и чувствовал себя выжатой досуха половой тряпкой.
Вокруг меня был бардак из-под пустых пивных и более крепкого формата бутылок и банок спиртного. Мозг вообще не работал - продолжал спать. И чтобы его пробудить, нужно срочно чего-нибудь выпить. Конечно, не ради пьянства, а больше для лечения, чтобы хоть немного расчехлиться. Я окинул воспалённым взглядом бутылочно-баночное кладбище, но в комнате ничего не нашлось.
Придётся идти в магазин.
Не без труда, но я смог принять вертикальное положение и, пошатываясь, как выбравшийся из берлоги после долгой спячки медведь, прошлёпал босыми ногами на кухню. Там я налил себе кружку воды, прополоскал рот, сплюнул, набрал еще раз воды и выпил до дна. (Бушевавшее в пищеводе пламя потухло, как залитый костёр.). Напившись, я быстро умылся, переоделся в свежее белье, и пошёл в магазин.
Сентябрь подходил к концу. Начало осени на редкость оказалось тёплой, но дождливой порой, и, практически, не проходило и трех дней, как с неба начинало лить как из ведра. И вот сейчас, пока я старался бодренько вышагивать по тротуару, небо опять хмурилось, как будто злилось на меня; мои пальцы крепче сжали зонт, который я предусмотрительно взял с собой.