Это не была защитная граница мира или нечто подобное. Что-то иное, тонкое, едва уловимое.
Опыт позволил не дать разуму сигнал открыть веки. Если бы я это сделал, то снова воплотился, а во мне горела уверенность, что стоит вернуть себе обличье, как ускользнёт и способность ощущать найденную аномалию. Бестелесным созданием можно было сделать куда как больше! Вот только подобное состояние не давало ни на чём толком сосредоточиться и являлось опасным. Продолжая расширять себя во все направлениях, пребывая безграничным созерцателем, я всё больше терял ощущение собственного «я» и вот-вот, как и многие маги до меня, не смог бы в какой-то миг остановиться и по итогу растворился бы.
Однако, будучи на пределе допустимого, у меня всё же получилось сделать желанный вывод и, открыв глаза да в единую долю секунды сжимаясь до крошечной точки пространства, я обрёл удерживающий меня маяк – своё тело. И это тело знало, что от него требовалось. Ноги сами пришли в действие. Я спешил. Спешил, до боли во всех мышцах. Торопился как мог, пока Фантазия оставалась в том же клочке бытия, где мне довелось её найти!
…И эта спешка в междумирье ни коем образом не походила на размеренное приключение в недрах Амонранда.
Гномы плохо видели при ярком солнечном свете, а потому, выходя из недр своего города на поверхность, использовали либо шлемы специальной конструкции, либо очки, либо вообще ничего не использовали, если могли укрыться под тентом повозки.
Эльфы плохо видели при искусственном освещении. Свет звёзд они предпочитали любому фонарю, чьё пламя трепыхалось как мотылёк, за доли секунды меняя отбрасываемые предметами тени. А более устойчивые волшебные огни и электрические лампы просто-напросто раздражали сетчатку их глаз до слёз.
Вот люди куда как менее придирчиво относились к свету. Главное, чтобы был. Хоть какой-нибудь… Нет, не хоть какой-нибудь. А определённо поярче тусклого отсвета подгорного мха, произрастающего в склянке!
– Ничего не видно! – пожаловалась Элдри, в очередной раз спотыкаясь на, казалось бы, ровном месте. Я помог ей подняться и, погладив через ткань чёрной рубашки свой собственный недавний ушиб на локте, тоже недовольно заворчал:
– Как, интересно, биться с Ужасом Глубин, если я дальше носа своего ничего не вижу?
– Зато так он может и нас не заметить, – оптимистично предположил не страдающий подобным изъяном зрения бог.
Затем, думая, что никто не смог бы этого различить, Арнео почесал свой божественный зад. Моё лицо скривилось, но дальнейшие события мне понравились. Такое ощущение, что я был их режиссёром.
Рука Арнео ещё не успела вернуться на своё место, как Далсинор, который и нёс склянку со мхом, устало вздохнул и поднял своеобразный факел повыше. Видимость сразу улучшилась, а потому деяние Арнео стало заметно абсолютно всем:
– Лайрэм, а так делать же неприлично, – тут же вставила своё слово Элдри.
– Чего делать? Ничего я не делаю, – ответил бог, стремительно убирая руку с пятой точки.
– Но я видела, как ты чесал попу.
– Ничего я не чесал!
Меня разговор развеселил. Но вслух я не стал смеяться, а так широко улыбнулся. А затем заметил, что пряжка моего любимого чёрного плаща, украшенного с обильной серебряной вышивкой, некрасиво сместилась. Поэтому я поправил её да продолжил возмущаться:
– Почему вообще надо куда-то идти?! Если этот Ужас Глубин такой страшный и опасный, но самостоятельно выходить на поле боя не желает, так, может, его лучше и не трогать?
– Тут все за, чтоб он там схоронился в своём закутке и понимающе сдох, – издевательски заметил Арнео да обратился к гному: – Почтенный Далсинор, раз уж вы решили с нами в штольни пойти, то, быть может, наконец-то расскажете об этом Ужасе поподробнее?
Стоило сказать, что мне и в голову не приходило, что наш отряд обзаведётся ещё одним попутчиком. Однако главнокомандующий Амонранда буквально-таки поставил нас перед фактом. Это произошло, когда мы покинули более-менее оживлённые границы Грах’морннора и обнаружили конец разросшейся сети примитивной железной дороги. Тогда, едва мы оставили позади группу отчаянно храбрых старателей, явно не ожидавших нашего появления, сопровождающие нашу троицу гномы стали намекать своему командиру, что хватит с нас такой чести. Арнео не стал скромничать и возмутился, напрямую заявив о том, что тогда мы скорее всего заблудимся и будем блуждать по тоннелям до скончания веков, вселяя стонами о помощи страх куда как больший, нежели на то способен какой-то Ужас Глубин. В ответ на это Далсинор нервно потеребил длинную бороду и сказал, что пойдёт с нами. Один. Гномы постарались сначала убедить его отказаться от затеи, а, поняв, что с эдаким упрямцем у них ничего не выйдет, напротив, изъявили желание присоединиться к вылазке. Но Далсинор и в этом начал возражать. Его аргумент, что руководство де должно знать, что там с воеводой сталось, возымел действие. Четверо остальных провожатых ушли, за неимением лучшего вручив командиру часть оставшейся снеди.