Никогда мне не думалось, что я увижу такое выражение лица у Эветты!
Она ни разу не плакала на моей памяти. Ни тогда, когда до ученичества её обзывали и изводили во дворе все, кому не лень. Ни тогда, когда мэтры в наказание за проступки избивали её палками. Ни тогда, когда мы впервые убивали учившихся с нами мальчишек и девчонок – тех, кто не прошёл очередное испытание. Даже у меня тогда тряслись руки и подгибались колени. Когда надо было делать разрезы на их парализованных телах, чтобы после под монотонные пояснения учителя приступить к изучению строения человека, я едва удерживал нож в руках… Но Эветта. Эветта всегда оставалась решительной, высокомерной, надменной и хладнокровной. Такое поведение принижало значение любых неприятностей. А тут… тут она испуганно округлила полные слёз глаза и беспомощно приоткрыла рот.
Да, только вспоминая события тех дней сейчас, я наконец-то понял, какая битва шла внутри неё. Она не могла согласиться на плату собственным телом. Этого не позволила бы гордость! И она никак не могла вернуться ко мне, не принеся всех денег. Видимо, Эветта и получила за краски не так уж много. А тут ещё предстояло отдать половину. Я бы определённо высказал что-то нехорошее обо всём этом, а ведь я являлся её единственным другом. И нынче она утрачивала моё уважение. Мы отдалялись, ссорились, и она не могла допустить, чтобы я окончательно перестал верить в неё.
Но это стало понятно мне только сейчас. Тогда я ещё не так хорошо разбирался в подоплёке поступков людей. Даже тех, кого долго знал. Из нас двоих проницательной и мудрой в человеческих отношениях была Эветта. Отнюдь не я.
Главаря шайки нисколько не тронул затравленный взгляд моей подруги. Напротив, на его лице возникла неприятная жёсткая ухмылка, прежде чем он привычным движением запрокинул ей подол платья на голову и, вдавливая Эветту всем телом в каменную стену, принялся развязывать шнурок гульфика.
Эветта заскулила жалобно, но очень тихо. Вот только я, казалось, не слышал ничего вокруг, кроме её голоса. Шум торговой площади по близости словно перестал существовать. Мой слух улавливал только её слабый стон, только моё частое биение сердце.
… Хотя нет, был ещё противный липкий шепоток в моей голове, что подсказывал: «Эветта тебя не видела. Ты можешь тайком улизнуть, и она не узнает. Никогда не узнает!».
Я сглотнул слюну и почувствовал, как бледнею. Состояние у меня было предобморочное, но подойти ближе у меня вышло без дрожи в коленях. Даже голос зазвучал на удивление звонко.
– Будьте любезны, отпустите её, – потребовал я.
– Хм, что это там за овечка блеет?
А вот это уже знакомая тематика вопросов. На них ответ простой.
– Я не овечка.
– Арьнен! – воскликнула Эветта, узнавая мой голос, и, доказывая наличие ума, не свойственного даже многим взрослым женщинам, вместо просьбы о помощи закричала: – Беги отсюда, Арьнен!
Действительно! К чему нам там двоим-то страдать нужно было? Разве я, начинающий неофит, справился бы с тремя крепкими мужланами? Нас пока учили исключительно теории магии, разбавляя сухость учения скромными практическими экспериментами. И ничему больше.
– Слышь, блоха. Вали отсюда, пока цел!
Мужик состроил такую свирепую рожу, что я оцепенел от страха. Моё воображение уже перенесло меня в сточную канаву, где я буду захлёбываться грязью, не в силах спастись из‑за десятка переломанных костей.
– Арьнен, беги!
– Чего? Мне подойти и доходчивей объяснить, тварь?! – прикрикнул на меня главарь шайки и, бесцеремонно отпихнув Эветту в руки одного из приятелей, действительно двинулся в мою сторону.
Увы, ноги мои так и не ожили. Но, может, оно было к лучшему. Мгновением позже чья‑то ладонь легла на моё плечо со спины, и я услышал звонкий голос.
– О, какой героизм! Один против троих, да ещё каких. Определённо, однажды вы станете настоящим мужчиной, мой мальчик. А сейчас чуть в сторону, пропустите вперёд опытного воина.
– Это ты воин, что ли? – криво усмехнулся главарь, глядя на нового защитника девичьей чести, и смачно сплюнул на землю. – Пигалица какая-то!
Желая увидеть храброго незнакомца, я медленно обернулся, при этом машинально дёрнув плечом так, чтобы чужая рука перестала меня касаться. Вмешавшийся оказался стройным мужчиной лет двадцати семи. Он обладал опрятной коротенькой бородкой, но действительно не особо-то походил на героя‑защитника. Скорее, это был идеал девичьих мечтаний об утончённых принцах – красавец блондин с добрыми глазами цвета синевы подснежников. Из всего хорошего – хотя бы шпага у него имелась.