– Нет. Сам.
– Сам, – задумчиво протянул мастер и, отправив Мишель помогать накрывать на стол, сказал. – Пошли-ка в мою мастерскую.
– Зачем?
– Поговорим.
Я не стал пререкаться. Смысл? Мастерская была соседним с холлом помещением, несколько шагов сделать несложно. Однако эти шаги изменили моего собеседника. Старик Гастон стал выглядеть не просто сурово, а очень серьёзно.
– Как же это понимать, Арьнен? – требовательно зашептал ремесленник, едва прикрыл за нами дверь. Но я его не понял.
– Что «понимать»?
– Ты же магии учился. И до этого говорил, что она тебе молодость продлила. Что изменилось?
– Ничего.
– Нет, меня не проведёшь! – погрозил он пальцем. – Только дурак за всякую работу хватается. Умный занимается своим делом и, когда надо, платит тому, кто чему другому жизнь посвятил. А ты умный!
Его палец уткнулся мне в центр лба и надавил. Это было неприятно. В таком наставительном тоне ко мне уже давным-давно никто не обращался, но я всегда признавал право мастера Гастона так себя вести. Наверное, считал его за отца в каком-то смысле.
Хотя, мой ответ прозвучал всё равно грубо и резко:
– Не могу я дверь починить самостоятельно, что ли?
– Можешь. Только тот Арьнен, что я знаю, скорее бы упыря-плотника из могилки поднял нежели за топор взялся. Такая простая работа не для тебя. В ней нет вдохновения.
– В ней есть спокойствие, – надменно ответил я. Затем поразмыслил и добавил. – Во всяком случае, я так думал.
– Что с тобой приключилось, малец?
Он так настойчиво смотрел на меня, что мне пришлось сознаться, хотя это было ой как нелегко.
– Я не могу использовать магию.
– Как? Ты же днём меня вылечил.
– Растратив всё, что во мне оставалось.
– Так вот для чего тебе нужна Эветта, да? Думаешь, она поможет вернуть силу?
Как и многие другие непосвящённые люди, мастер Гастон в магии не разбирался, а потому сделал далеко как неверное предположение. Но мне было не с руки просвещать его.
– Знаю. Встреча с Эветтой разрешит это.
– Наконец-то ты начал говорить правду.
Мастер Гастон довольно потрепал меня по плечу, но вместо облегчения от возникшего между нами мостика дружбы я испытал полностью противоположное чувство. Мастер же искоса хитро взглянул на меня и, тихонько посмеиваясь, предположил:
– А вдруг это судьба тебе, Арьнен? Недаром же ты талантом к рисованию наделён. Да и ведь не куда-то тебя дорога жизни привела, а именно в Юдоль. Милостиво протянула возможность во второй раз стать моим подмастерьем и пожить по-человечески… Пойдёшь ко мне в ученики?
– И снова нет, – широко улыбнулся я, представляя такую нелепую перспективу. – Не для меня это.
– Дарил бы своим трудом людям радость. Смотрели бы они на кувшины, тарелки да чашки. Тебя добрым словом поминали.
– Точно не про меня это!
Я не выдержал и рассмеялся. «Поминать добрым словом». Это надо же! Как-то непривычно было такое услышать после всех проклятий и дальнейшей мёртвой тишины.
– Зря ты так, – вроде как обиделся Гастон и, помолчав немного, добавил. – Твоё право, как тебе жить. Настаивать не смею… Но подумать ты подумай. Поразмысли. Я был бы счастлив от твоего согласия.
– Так уж и счастливы? – искренне удивился я. – Сами же изо дня в день повторяли, что у меня несносный характер вместе с привычкой совать нос не в свои дела и непременно выражать о них своё мнение. Да и неужели других учеников посговорчивее не найдётся?
– Мальчишек способных хоть отбавляй. Но они мальчишки, – посетовал мастер с искренним сожалением. – Те, кто постарше, уже какое‑либо другое дело осваивают, либо бесталанны.
– Какая разница кого учить?
– Для меня нынче очень большая. Ведь не гроши нужны от родителей за плату за обучение. Нет, они тоже, конечно, не помешают. Дом ремонта требует… Посмотри вокруг. В достатке ли я живу?
– Нет. Не сказал бы.
– Вот! А ведь не просто большое семейство прокормить как-то надо. Все девицы. Каждой платье, к платью ленту, к ленте шпильку! И заботиться о них некому. Оба моих ученика, кому можно было смело передать всё имущество вместе с ответственностью за судьбу внучек, погибли на войне. На мужа Аннет нет никакой надежды. Он хоть и мог бы, а не поможет.
– Разве она не вдова? – удивился я. Женщина носила траурное платье.
– Можно сказать, что и вдова. Только при живом муже. Он всё наследника ждал. И как Катрин, последняя его надежда, народилась, так он, и года не прошло, мою дочь выгнал. Пришла ко мне под ночь с младенцем, бьющимся в лихорадке. Ступни в кровь сбиты. С Варжени пешком босая шла по осенней слякоти. Герда и Мишель, как зверята, к ней прижимались. Сначала всё плакали. Потому что страшно было вне родительского дома. Война как раз вот-вот бы настала, да ещё отец родной проводил словами, чтоб не смели к нему и носа совать. За все года так и не справился узнать, что же там с его родными детьми!