– Как мне сделать так, чтобы она не плакала? Как?
– Никак, – спокойно ответил мастер Гастон. – И не тревожься из-за этого. Эветта стремилась стать взрослой, и вот она повзрослела. Её слёзы – это слёзы по покинувшему её детству. Пройдёт не так много времени, и она начнёт улыбаться.
– Улыбаться?
– Да. Уже не так, конечно, как ты привык. Потому что то были улыбки девчонки, а она стала женщиной. Но они будут искренними и это главное.
– Но я хочу, чтобы этого всего и вовсе не случалось!
– И что тогда? – сурово посмотрев на меня, спросил мастер Гастон. – Ты сам начал свой рассказ, что если бы ты только знал и понимал то, что знаешь и понимаешь сейчас… А ведь тогда бы это знание обошло тебя стороной. Но это не значит, что оно перестало бы существовать, понимаешь?
– Да.
– Вот и молодец. Мудрый человек всегда принимает, что не всё подвластно его воле и что есть вещи, которые уже нельзя изменить или исправить. Нам приходится жить с ними, потому что ничего другого не остаётся…
После событий с Катрин на внутреннее убранство дома словно легла вязкая тень мрачного короля. Аннет привели в чувство, и она вместе с дочерями ушла в детскую. Мастер Гастон долгое время сидел молчаливо внизу, пока не спохватился, что у его гостя нет ни матраса, ни одеяла, ни подушки. Старик притащил их откуда-то сам и, неловко в силу возраста соорудив постель на кухне, пожелал мне заснуть и увидеть светлые сны.
Светлые сны.
Я лёг и прикрыл глаза. Перед внутренним взором сразу возникло довольное округлое личико голубоглазой Катрин, на шее которой вот-вот бы сомкнулись челюсти альпа. А потом мне вспомнились другие дети. Перед уничтожением мира Хозяева набирали новых служителей и создавали новые боевые единицы. В этом мире, в моём мире, существовал вполне вписавшийся с привычную картину жизни Орден. Но это только потому, что наш бог, с которым мне так и не довелось познакомиться, пошёл на всевозможные уступки вместо войны. Он был редким исключением. В основном боги не желали усмирять гордость, и тогда начиналось жестокое действо, именуемое разрушением сопротивления.
В памяти промелькнули видения затоптанных людей. Ищущая спасения от демонов и нежити толпа была безжалостна к слабым, а падали и не могли удержать темп в основном самые беззащитные. Поэтому из месива плоти торчали крошечные пальчики и сплющенные детские черепа. Затем мои мысли перенеслись к переполненным загонам. Женщины истошно вопили, когда очередного подходящего для ритуала ребёнка вырывали из материнских рук. Затем этих детей, ещё не познавших толком жизнь, бросали в круги обращения, создавая из них послушную нечисть и нежить, вроде тех же альпов. Можно было бы использовать и взрослых. Их тела были также пригодны, но юный материал оказывался более податлив, а сил на преобразование и так затрачивалось немало.
Ужас во взглядах. Чей-то серый глаз, покачивающийся в луже крови, уже не способной впитаться в землю. Все воспоминания казались чужими. Я ведь был любопытным исследователем, а не маниакальным убийцей. Сам я не мог ощущать то лютое желание терзать тела, и не испытывал бы экстаз от дробящейся на элементы материи мира!
Или мог? Я же так хотел власти над мирозданием. Всегда хотел. И не от того ли я вижу сейчас именно эти маски смерти, а не желаемые мне мастером Гастоном светлые сны?
Мысли обо всём этом крутились в моём сознании, но я, взяв себя в руки, умело отсёк всё лишнее и мешающее. Мне требовалось выспаться, а не думать.
Что же. Сон без сновидений – это тоже отдых… И, быть может, лучший из того, что я заслужил. Потому что несмотря на то, что есть вещи, которые уже нельзя изменить или исправить, есть и те, что можно своевременно предотвратить.
Мастер Гастон, Аннет, Герда и Мишель могли бы сейчас не плакать. Я мог спасти Катрин. Я знал это. Она умерла, чтобы я оставил за собой возможность убивать других детей и разрушать тысячи иных миров.
И понимания этого было более чем достаточно.
Глава 9
Я проснулся едва начало светать, но разбудили меня не первые лучи солнца, а шорох шагов, наполняющих дом. Однако первоначальная настороженность быстро испарилась. Тревога прошла из-за понимания – это не «ночные гости», а хозяева, которым, в отличие от меня, если и удалось поспать, то совсем мало и урывками. Иногда слышался их грустный шёпот и немногим более громкие всхлипы. Они старались меня не тревожить, но сон мой уже успел удрать за время мыслей об этом. Так что я встал, потянулся и, взяв ковш, полил воду из бочки прямо себе на шею. Несмотря на вчерашние душевные терзания, не свойственные моему восприятию мира, и нынешнюю тягостную обстановку, я чувствовал приподнятое настроение. Самобичевание уже прошло, а чужие проблемы имели для меня мало значения. Кроме того, мне давненько не доводилось спать. Намного дольше нежели нормально питаться, и тело отзывалось сладостной бодростью. Но вот вода в ковше кончилась. Чтобы не замочить одежду, я встряхнул волосы, попутно умыл лицо, довольно потянулся и только потом вышел из кухни.