— Ты же меня вылечил.
— Растратив всё, что во мне оставалось.
— Вот для чего тебе нужна Эветта, да? Думаешь, она поможет вернуть силу?
— Знаю. Встреча с ней разрешит это.
— Наконец-то ты начал говорить правду.
Мастер Гастон довольно потрепал меня по плечу, но вместо облегчения от возникшего между нами мостика дружбы я испытал полностью противоположное чувство. Мастер же искоса хитро взглянул на меня и, тихонько посмеиваясь, предположил:
— А вдруг это судьба тебе, Арьнен? Недаром же ты талантом к рисованию наделён. Да и ведь не куда-то тебя дорога жизни привела, а именно в Юдоль. Милостиво протянула возможность во второй раз стать моим подмастерьем и пожить по-человечески… Пойдёшь ко мне в ученики?
— И снова нет, — широко улыбнулся я, представляя такую нелепую перспективу. — Не для меня это.
— Дарил бы своим трудом людям радость. Смотрели бы они на кувшины, тарелки да чашки. Тебя добрым словом поминали.
— Точно не про меня это!
Я не выдержал и рассмеялся. «Поминать добрым словом». Это надо же! Как-то непривычно было бы такое услышать после всех проклятий и дальнейшей мёртвой тишины.
— Зря ты так, — вроде как обиделся Гастон и, помолчав немного, добавил. — Твоё право, как тебе жить. Настаивать не смею… Но подумать ты подумай. Поразмысли. Я был бы счастлив от твоего согласия.
— Так уж и счастливы? — искренне удивился я. — Сами же изо дня в день повторяли, что у меня несносный характер вместе с привычкой совать нос не в свои дела и непрменно выражать о них своё мнение. Да и неужели других учеников посговорчивее не найдётся?
— Мальчишек способных — хоть отбавляй. Но они мальчишки, — посетовал мастер с искренним сожалением. — Те, кто постарше, уже либо какое другое дело осваивают, либо бесталанны.
— Какая разница кого учить?
— Для меня нынче очень большая. Ведь не гроши нужны от родителей за плату за обучение. Нет, они тоже, конечно, не помешают. Дом ремонта требует… Посмотри вокруг. В достатке ли живу?
— Нет. Не сказал бы.
— Вот! А ведь не просто большое семейство прокормить как-то надо. Все девицы. Каждой платье, к платью ленту, к ленте шпильку! И заботиться о них некому. Оба моих ученика, кому можно было смело передать всё имущество вместе с ответственностью за судьбу внучек, погибли на войне. На мужа Аннет нет никакой надежды.
— Разве она не вдова? — удивился я. Женщина носила траурное платье.
— Можно сказать, что и вдова. Только при живом муже. Он всё наследника ждал. И как Катрин, последняя его надежда, народилась, так тот и года не прошло мою дочь выгнал. Пришла ко мне под ночь с младенцем, бьющимся в лихорадке. Ступни в кровь сбиты. С Варжени пешком босая шла по осенней слякоти. Герда и Мишель как зверята к ней прижимались. Сначала всё плакали. Потому что страшно было вне родительского дома. Война как раз вот-вот бы настала, да ещё и отец родной проводил словами, чтоб не смели к нему и носа совать. За все года так и не справился узнать, что же там с его родными детьми!
— Да уж, это не весёлая история. Однако, не чувствую за собой ни малейшей обязанности чужую вину выправлять.
— Я не разжалобить тебя хочу! Ни к чему ожидать невозможного.
— А…
— Никак не уяснишь, что я тебя не по общепринятым меркам оцениваю? Думаешь, что такой простой человек как мастер Гастон не может распознать, что там за мысли в твоей чуднόй голове копошатся, да?!
— Верно.
— А я могу! И из-за этого объясняю, почему мальчишку какого в ученики ни за какие коврижки не возьму! — вдруг резко огрызнулся он. — Этому дому мужчина требуется. Хозяин. Тебе же нужен семейный очаг!
— С чего вы так уверены в этом, мастер Гастон? Откуда вам знать, что мне нужно?
— Мои глаза очень много раз теряли зрение, Арьнен. Но слепцом я никогда не был.
— Пора за стол, — смущённо напомнила об ужине Герда.
Её приглашение своевременно завершило неприятную беседу. Кроме того, все были уже голодны, а запах вокруг витал божественный. Кролика Аннет потушила целиком и выложила на длинное блюдо. Так что он в украшении из гарнира выглядел не менее величественно, чем царь на троне. Баклажаны отдельной закуской стояли подле. Их зажарили, выложив после поверх густой соус из сметаны, чеснока, зелени и потрошков. Порадовала и тарелка со свежими овощами, в меру политыми растительным маслом и посыпанными крупной солью.
Семейство вместе со мной устроилось на громоздких стульях. Мишель только припозднилась, ибо, ойкнув, вскочила со своего места, чтоб поставить на стол кувшины с вином, что я принёс. Оба они ещё были запечатаны.
— Мы с мамой решили, что будет лучше использовать вишнёвую настойку, — пояснила Герда и, словно мастер-повар при известном ресторане, авторитетно добавила. — Она придаёт мясу особый оттенок вкуса.
— Аромат-то точно! — чувствуя, как потекли слюнки, довольно сказал я.
Кроме кружки пива в таверне «У Храппа», мне в ближайшие недели не доводилось ни есть, ни пить. Было как-то некогда, а разум привык не обращать внимания на требования желудка. Большую часть времени организм получал питание синтезом необходимого из окружающей среды. Малоприятно, конечно, зато и крайне малозатратно по времени. А время я ценил больше, нежели хорошую трапезу.
После нескольких робких вопросов о магической стезе к этой теме больше не возвращались. Рассказывать происходившие со мной истории стало бы глупостью, а вести дискуссию по научным вопросам окружающие не могли. Так что ответы вышли столь односложными и скучными, что разговор сам собой перетёк в другое русло. И то ли до этого я злой такой был от голода, то ли ещё что, но, поев немного, мне определённо легче стало поддерживать беседу.
— А когда я про странствия услышала, то так и подумала, что ты бард! — горячо созналась раскрасневшаяся от вина Аннет. — Так и думала, что сейчас возьму метлу и как вымету вон! Чтоб только пятки сверкали!
— Мама разлюбила бардов, когда один из них начал ухаживать за мной, — смущённо потупив глаза, сказала Герда и отпила крошечный глоток вина из кубка.
— Конечно, разлюбила! Ведь до этого он ухаживал за сколькими твоими подругами? Ну? И что по итогу? Люблю то одну, то другую, а из города уехал один. Все они охальники!
— Зато какие читают стихи… А вы пишите, Арьнен?
— Нет.
— Пишет. Ещё как пишет, — нагло прокомментировал Гастон, преспокойно обгладывая косточку. Даже не поперхнулся от моего взгляда. — Мне он свои произведения зачитывал.
— Ой! — воскликнула Герда и захлопала в ладоши. — Прочите нам что-нибудь из своего творчества. Пожалуйста!
— Хм, навскидку могу только несколько бессвязных строк. Я ведь действительно редко когда что записываю, — предупредил я и, прочистив горло, всё же продекламировал:
Не заснуть, хоть ночь. Воздух сер и спёрт.
Чистый лист возьму. Он во тьме сам чёрт!
Бледный луч от лун не осветит мрак.
Я сижу с пером в темноте… Чудак!
Не могу никак отыскать свечу.
Да и толку в ней, коль уже шепчу
Я во мгле напев своих новых строф?
Вдохновения пыл передал мне штоф.
Превратит слова в строки грех стиха,
Обожжёт огнём… И вновь ночь тиха.
— Это великолепно, — с придыханием сделала свой вывод Герда и попросила. — Прочтите ещё о любви что-нибудь. Пожалуйста!
— Нет. О любви я никогда ничего не сочинял.
— Жаль. У вас бы хорошо получилось. Вы самый настоящий бард!
— Мне сложно считать это комплиментом, потому что я полностью солидарен с мнением вашей матери. Все барды — отвратительно наглые, раздражающе самоуверенные и самые бессовестные типы на свете, — сознался я и уважительно склонил голову, поглядев на предовольную от этих слов Аннет.
— Да чья бы корова мычала, — ворчливо, но очень тихо, а потому и не вполне внятно произнёс мастер Гастон, продолжая как ни в чём ни бывало обгладывать кость.
— Что? Что вы сказали, дедушка?
— Я сказал, Мишель, что раз такой характер у всех бардов, то наверняка его порождает склонность творить всё по своему разумению, а не как положено добропорядочному человеку. Чтоб по заказу да за определённую плату.
— А я вот думаю, — вертя кубок в ладонях, вымолвила Герда, — что если бы вы, Арьнен, узнали какого барда поближе, то переменили бы своё мнение.
— Увы, но с одним из них мне довелось регулярно общаться. И своё суждение я основываю именно на этом знакомстве.