— А где Катрин?
— Только что здесь была, — осматриваясь по сторонам, ответила на мой вопрос Мишель. Самой младшей из сестёр на кухне уже не оказалось. — Наверное, наелась, а слушать нас ей скучно. Вот и ушла играть.
— Дети не играют так тихо.
— Так хорошо знакомы с повадками этих дьяволят? Наверное, с любыми детьми прекрасно ладите? — начала было с улыбкой интересоваться Аннет, но, увидев, что серьёзность так и не исчезла с моего лица, кашлянула и встала. — Пойду, проверю.
Не знаю почему, но мною овладело беспокойство из-за Катрин. Я видел эту девочку, столь не похожую внешне на своих сестёр, лишь мельком. Стеснительная по природе, она разговаривала только с семьёй. Ни разу не обратилась ко мне. Но липкое предчувствие чего-то нехорошего не дало мне и дальше поддерживать беседу. Я прислушивался к шагам Аннет на втором этаже, к звуку её голоса, непрерывно зовущего дочь. Предчувствие не обмануло. Ответа не прозвучало. И вскоре, быстро спускаясь по лестнице, женщина, затеребив руками передник, испуганно возвестила:
— Её нигде нет!
— Может она затаилась? Мам, она же любит играть в прятки, — робко предположила Мишель, но мастер Гастон, стукнув кулаком по столу, сурово спросил:
— Ставни везде закрыты?
— Везде. На верхние крючки, как и положено, — начиная всхлипывать, сказала Герда. — Я, перед тем как на ужин всех собирать, проверила!
— Тогда посмотрим на дверь.
Вывод напрашивался сам собой. Мастер Гастон верно размыслил. Если и дверь окажется закрыта, то деться маленькой голубоглазой шкоднице было просто-напросто некуда.
Всё семейство вместе со мной вышло в холл, некогда служивший лавкой. Аннет осторожно положила ладонь на ручку и мягко нажала вниз. Язычок замка послушно ушёл внутрь. Дверь открылась. Её проём обнажил мрак. Набежавшие тучи заволокли обе луны и звёзды, а ближайшие факелы горели одинокими жалкими пятнами.
— Катрин! — жалобно и тоненько позвала перепуганная Аннет, не делая ни единого шага вперёд. — Милая моя!
— Блеешь, как овца! — отругал дочь мастер Гастон и, беря ближайший светильник, решительно вышел за порог, чтоб сурово выкрикнуть во весь голос. — Катрин! Где ты там шляешься, несносная девчонка?! Живо сюда, если не хочешь, чтоб твоя спина отведала моего ремня!
— Бегу дедушка! — послышался колокольчиковый звон детского голоска. — Я почти достала!
— Кого ты там достала?! Живо сюда!
— Масика! Мы с Натой наказали его и привязали к ветке дерева. А потом я про него забыла!
— Кто такой Масик? — полюбопытствовал я, и бледная Мишель ответила:
— Медвежонок. Я ей его связала на праздник начала лета…
Не один я услышал мерзкий шорох крыльев. Они скользнули по воздуху в непосредственной близи от нас, осеняя смертью. Аннет ойкнула, и ноги её подкосились. Глаза Герды словно превратились в стекло. Пальцы мастера Гастона сжали дужку лампы ещё крепче, и он истошно закричал:
— Катрин, ко мне! Я тебе сколько угодно Масиков куплю! Беги сюда! На свет!
Помочь без магии мало чем было возможно, но стоять в стороне претило некое невнятное нечто. Не раздумывая, я схватил с полки оставленный там меч и, отшвыривая на пол ненужные ножны, выбежал на улицу.
I. 1. Пара пустяков. Глава 8
Глава 8.
Мне было известно, что своевременно закрытые глаза могут сделать мрак более податливым, а потому я и не оказался столь беспомощным, когда под ногами вместо пола оказалась мостовая.
Прежде всего мой взор устремился в ту сторону, откуда слышался детский голос, и я сразу увидел Катрин. Девочка сидела на толстом суку яблони, что росла под окнами дома напротив, и с чем-то копошилась. Наверняка с лентой, удерживающей в плену её любимого медведя. Она даже не обратила внимание, как на неё уставился мягко приземлившийся альп.
Альпы считаются не чистым видом нежити и принадлежат ко второму уровню возвращённых к жизни существ. Второй уровень означает, что для их создания используются не люди или животные, а какой-либо иной вид нежити. В данном случае основой послужил вампир из собаки, соединённый с низшим демоном. Комбинация давала уйму преимуществ в ловкости и проявлении инстинктов, но являлась малоразумной. А потому договориться бы не вышло. Выступать против такого существа с одним мечом — глупее некуда. Во всяком случае для меня.
Мне было очень тяжело признаваться в этом самому себе, но я — тот, кто с лёгкостью не так давно разрушил целый мир, не мог справиться с этой бестией без магии. За десятки лет путешествий по междумирью я много раз сменял один отменный клинок на другой, но, считай что, не тренировался с ними. Не было у меня нужды навыки владения холодным оружием повышать. А потому всё моё умение основывалось на уроках, некогда полученных в Чёрной Обители.
Помнил ли я что-нибудь толковое с тех занятий? Смог бы повторить сейчас?
— Арьнен, — простонал мастер Гастон так, словно был смертельно ранен. — Арьнен! Что угодно. Убей эту тварь!
— Я не могу.
«Я не хочу», — поддел меня внутренний голос.
Дельно поддел. Потому что я мог нарушить условие Хозяев и спасти Катрин. Мгновения для этого ещё имелись, но… тогда бы мне пришлось расплачиваться за вмешательство. И отдать свою жизнь за какую-то девчонку я не был готов.
— Я достала Масика! — радостно воскликнуло дитя.
И это был последний звук, прежде чем раздалось отвратительное чавканье. С челюстью собаки сложно изящно пить кровь.
Альпы превосходили по скорости обычных вампиров. Их жертвы редко когда успевали вскрикнуть, так что Катрин умерла быстро. И не мучительно. Страдания достались тем, кто остался в живых. Позади раздался шум падающего тела. Скорее всего, это Аннет лишилась сознания. Мастер Гастон со стоном ринулся ко мне и попытался отобрать меч, чтобы самостоятельно разобраться с убийцей. К счастью, мастер был уже слишком стар и слаб, а потому я не только не дал ему сделать это, но и сумел втащить в дом.
— Дверь закрывайте! — приказал я рыдающим Мишель и Герде.
Они послушно, хотя и дрожащими руками, выполнили приказ. Герда даже сняла с пояса матери кольцо с ключами, чтобы запереть замок, и после спрятала его за спиной. Я же откинул в сторону ненужный меч и попытался удержать по-звериному воющего мастера Гастона на месте. Пришлось заламывать ему руки.
— Нельзя уже ничего сделать! Нельзя! — беспрерывно кричал я ему в лицо, пока тот наконец-то не обмяк. Тогда я отпустил его. И он, прикрывая лицо морщинистыми сухими руками, бессильно заплакал:
— Катрин, Арьнен. Катрин!
Вид горько плачущего старика коробил моё нутро противным отвращением до глубины души. Правда, я не мог сказать к кому или к чему именно испытал это отвращение. Были ли виноваты слёзы? Слабость глубоко уважаемого мной мастера Гастона? Или я сам себя вдруг возненавидел?
— Арьнен, — повторил он и запричитал. — Что же мы наделали? Почему мы не справились? Почему мы оставили её одну?
Это «мы» ножом полосовало мои нервы. Я ничего такого не сделал, чтобы ныне испытывать вину. Почему «мы»? Отчего я должен был следить за девчонкой? Отчего я обязан был её защищать? С какой стати мастер Гастон чего-то от меня ожидал?!
В этот момент, словно подслушав мои мысли, старик уставился на меня мокрыми от слёз, но ясными глазами:
— Почему ты не вмешался, Арьнен?
Нет, этот вопрос был последней каплей. И до сих пор не знаю почему я не сорвался, но мой голос прозвучал ровно:
— Когда я выбежал на улицу, то альп как раз собрался для прыжка на Катрин. Мы видели её улыбку, слышали последние слова, но, мастер Гастон, она уже была мертва. Опередить альпа ни у кого из нас не вышло бы.
— Почему?! — после краткой паузы и долгого стона, громко вопросил старик. — Почему я не заметил её ухода раньше тебя?!
— Однажды вы сами мне объяснили, что есть вещи, которые уже нельзя изменить или исправить. Нам приходится жить с ними, потому что ничего другого не остаётся…
Долгих две недели Эветта тайком каждую ночь при помощи верёвочной лесенки сбегала из дома и возвращалась только под утро. Я никак не комментировал это её поведение. Не высказывал претензий, что от неё всё чаще несёт отвратительным запахом браги. Молчал о том, что она абсолютно перестала помогать мне в исследовании. Даже если мы совместно выбирались к Эмэр’Альнен, Эветта просто расстилала покрывало и ложилась спать. С Арнео я тоже разговаривал односложно и по необходимости. Холодно здоровался, если встречал его, задавал приличествующий ситуации вопрос. Отвечал иногда на какой его. И на этом всё. Сжигающая меня обида казалась всеобъемлющей. Однако в один из дней я пересилил себя и, чтобы завязать с Эветтой необходимую беседу, во время завтрака заметил: