– Что это с вами, Морьяр? – обеспокоился проходящий мимо Стефан, и я впервые осознал, что хромой горбун обладал не только добрым сердцем, но и красивыми чертами лица. Его робость и неприятие собственных физических недостатков невероятно коверкали восприятие, мешая окружающим видеть его достоинства.
– Творческий кризис.
– Что?
– Требуется немного посидеть и отдохнуть от дел, чтобы поверить в собственные силы.
– Энкайма поможет вам. Вы справитесь с картиной.
А с созданием вакцины?!
– Как Элдри?
– Ей хуже, а потому я всё же пойду против вашего слова и по утру постараюсь облегчить её страдания. Иногда, если дать вытечь гною, люди идут на поправку.
– Либо умирают в разы быстрее.
– Когда бубоны лопаются сами, боль становится невыносимой.
– Тогда я хочу провести ночь возле неё, – подумав, заявил я тоном, не принимающим возражений.
– Но, друг мой, после мы будем вынуждены запереть вас одного на девять дней. Вы же не сможете рисовать.
– Так дело только в картине? Если я её закончу к вечерне, меня пустят к Элдри?
– Закончить так быстро? Это невозможно!
– Вы недостаточно оцениваете мои способности.
– Хм. Ну, что же, – смутился Стефан, наткнувшись на взрослые и жёсткие интонации, которые он никак не ожидал услышать от сидящего перед ним юнца. Но вскоре улыбнулся и миролюбиво сказал. – Если вы справитесь, то вряд ли будет правильно препятствовать вам. Жрецы Энкаймы не должны мешать людям проявлять любовь к ближнему.
Какая любовь? О чём он?
Почему люди думают, что я должен уметь чувствовать тоже, что и они? Потому, что я повторяю их внешний облик? Бред. Может мне и довелось родиться человеком, но внутри меня с рождения главенствовали иные черты. Разумное и рациональное мышление составляют фундамент моей исключительной личности…
Я резко оборвал собственные размышления.
Ведь если всё так, то зачем… нет, ну правда, зачем я тогда так рвусь сохранить жизнь Элдри? Почему я столь бережно храню карманные часы, хотя они превратились в хлам? Почему мне было так больно некогда отпускать Эветту? Почему я испытываю горечь, оттого что она умерла? Зачем в конце концов я пронёс через все дороги междумирья пряжку с её детских туфель!
Какая в этом рациональность и логика?
Неужели мне… Неужели я…
Неужели, и правда нечто человеческое мне не чуждо?
Мой лоб покрылся капельками холодного пота, а лихорадочно мечущиеся мысли подвели меня к новому вопросу – неужто, будучи с детства лишённым необходимости в материальном, а потому нисколько не привыкшим ценить его, я никогда не замечал какой я на самом деле… ужасный собственник!
Треклятье, я настолько привык считать Элдри своей, что не был готов делиться её жизнью даже… даже с мрачным королём.
Вот она истина. Вот правда!
И, кстати? Почему «не был готов»? Откуда прошедшее время?
Это моя девочка, и не жнецу душ решать, когда я ему её отдам.
…Что поделать, Смерть?
Да, вот такой вот я жадина.
***
Не так уж и сложно было завершить картину. Если бы не необходимость дожидаться, когда на определённых местах подсохнет краска и станет возможно наложить новый слой, то работа вообще не показалась бы мне сложной. Я до сих пор не понимал, почему остальные люди не могут рисовать то, что хотят. Почему то, что в их воображении столь прекрасно, принимает на холсте безобразнейшие обличия? Отчего они не могут воспроизвести изображение даже с натуры? Почему они смотрят, но не запоминают особенностей игры красок? По какой причине их восприятие такое, словно они живут во сне?
И, кстати, о последнем вопросе. Как-то раз я наблюдал за уличным художником, пытающимся повторить на холсте красоту момента – яркий разноцветный купол перевернутого зонтика застрял в роскошной осоке у берега канала, ограждённого белым мрамором. Но картина у него выходила невзрачной и смазанной. Так что чем дольше я следил за движениями его кисти, тем более это наблюдение тяготило меня. Наконец, груз стал так велик, что я отошёл в сторону ближе к скамейке. Я даже не обратил внимания на то, что там, в тени желтеющей листвы высокого раскидистого дерева, уже отдыхает некий джентльмен в клетчатой кепке. Обычно я старался держаться от людей подальше, но тут мне потребовалось присесть. Меня ноги держать не хотели от разочарования! А потому я сел. Мужчина тут же скосил на меня настороженный взгляд, но черты его лица вскоре расслабились. Он, приветствуя меня, кивнул и, после того как неторопливо раскурил трубку, с добродушием осведомился:
– У вас здесь тоже назначена встреча?
– Нет, – ответил я в резком тоне, а затем вдруг ощутил острую потребность объясниться. – Я остановился, потому что не могу идти дальше.