Его удары легко отпарировал Николай Герасимович и наконец ловким наступательным ударом ранил графа.
Шпага Савина попала ему в левую сторону груди, скользнула по ребрам и нанесла только легкую рану.
Секунданты прекратили бой, считая честь достаточно удовлетворенной.
Николай Герасимович и граф Лардерель подали друг другу руки.
Доктор Гуаран сделал графу перевязку.
Вернувшись домой, Савин застал Мадлен у ворот виллы, ожидавшую его с нетерпением и тревогой.
Увидав Николая Герасимовича целым и невредимым, она с неподдельным восторгом бросилась ему на шею.
После этой дуэли любовь к нему молодой женщины стала безгранична — она не знала, чем его отблагодарить за его отношение к ней, за то, что он, защищая ее, два раза рисковал своей жизнью.
В Ницце дуэль Савина наделала немало шуму. Все местные газеты были переполнены подробностями о ней. При этом все газеты были на стороне Николая Герасимовича, находя, что он не мог иначе поступить и прекрасно сделал, что проучил нахала-итальянца, то есть Карлони.
«Быть невежливым с женщиной — это в итальянских нравах, — писали в „Petit Nièois“, — во Франции женщина пользуется уважением и защитой, так что поведение русского офицера господина Савина очень похвально и вполне в рыцарском французском духе».
Таким образом, Николай Герасимович получал все большую и большую известность, о нем то и дело говорили в салонах и газетах.
Ранее, об удивительном счастье в игре и огромном выигрыше, затем о счастье в любви, о его роскошной жизни, громадных тратах, стерлядях, сувенирах и бриллиантовом колье и, наконец, о счастливом случае в казино с убийцей-итальянцем и исходе его дуэли с графом Лардерель, считавшимся одним из лучших бойцов на шпагах в Ницце.
Он сделался «Phowt du jour», как говорят французы, то есть героем дня.
Жизнь текла как по маслу, все улыбалось Савину, но «tout passe, tout casse, tout lasse» — говорит французская пословица, значащая в переводе на русский: «все изменчиво и переменчиво».
Она оправдалась и на Николае Герасимовиче.
Началось со счастья в игре, которое ему изменило — оно как будто отвернулось от него с того момента, как он стал счастлив в любви.
Проигравшись в Монте-Карло, Савин захотел отыграться в клубах и просиживал в них за баккара по целым ночам, но вместо отыгрыша все проигрывал и проигрывал.
Каждый день он был в проигрыше на более или менее крупные суммы.
Мадлен, желая ему помочь отыграться, почти каждый день проигрывалась в рулетку.
Кончилось тем, что они проиграли все выигранные деньги, да своих еще тысяч полтораста франков.
Для поддержки роскошной жизни, в которую Николай Герасимович втянулся с тех пор, как жил с Мадлен, ему пришлось войти в долги и решиться продать даже одно из имений в России. Он надеялся на эти деньги отыграться и снова поправить свои дела.
Проигравшийся человек похож на утопающего — он хватается за все, надеясь спастись, то есть отыграться. Ему не кажется, что новая игра уносит его еще дальше в пучину, напротив, он видит только в ней одной свое спасения, его тянет к ней и у него нет возможности удержаться от притягательной силы, влекущей его к игорному столу.
Проигравшийся игрок готов отдать все, пожертвовать всем, лишь бы иметь деньги, а с ними возможность снова играть.
Проигравшись, он обратился к монакским и ниццким ростовщикам и вскоре попал в их цепкие лапы.
Главные из них были: Сонне, Лежестю, Галль и Берте.
Они ежедневно бывали в Монте-Карло и их можно было всегда найти в café de Paris, где они заседали в ожидании проигравшихся клиентов.
Сидели они в кафе потому, что в казино их не впускали по распоряжению администрации.
Факторами для всех сделок между ними и их клиентами служили гарсоны кафе и гостиниц, которые за эту рекомендацию и якобы посредничество получали, конечно, хорошие чаевые.
Правда, что гарсоны эти делали им отчасти сами конкуренцию, так как многие из них давали также деньги проигравшимся знакомым господам, но давали только мелкие суммы в несколько сот франков, тогда как названные ростовщики были своего рода банкиры, дававшие только крупные суммы, от тысячи до ста тысяч франков.
Этим-то господам и попался в руки Николай Герасимович, заняв сперва двадцать тысяч франков, а потом еще и еще, платя им страшные проценты.
Правда, были дни, когда он выигрывал даже большие куши и этим получал возможность временно расплачиваться с его вампирами, но вскоре проигравшись, опять обращался к ним.
Так прожили Савин и Мадлен в Ницце до конца апреля.
Сезон кончился, Ницца опустела, а они продолжали все проигрывать и запутываться в новых долгах.
Чтобы расплатиться и уехать в Париж, где Николай Герасимович надеялся вскоре получить от брата крупную сумму, вырученную им от продажи одного из имений, ему пришлось продать только что купленную виллу и продать даже в рассрочку, так как вследствие конца сезона не находилось настоящего покупателя.
Убытку он понес на этой продаже не особенно много, тысяч десять франков, и принужден был отсрочить часть проданной цены, а именно тридцать тысяч франков на год.
Эта продажа все-таки дала возможность нашей парочке расплатиться с ниццкими кредиторами и уехать в Париж с несколькими десятками тысяч, с которыми Савин надеялся устроиться там и отыграться в парижских клубах.
Унывать они и не унывали, это не было в их характере, так как у Мадлен он был так же беспечен и весел, как и у Николая Герасимовича.
Они мало горевали о своем финансовом кризисе, и при отъезде в Париж Мадлен даже шутя сказала Савину:
— Как счастливо вышло, Коля, что мы продали виллу. Это нас избавляет от заботы нанимать на лето сторожа.
Распустив весь штат прислуги, оставив только Петра и горничную Мадлен, они покатили в Париж.
XVI
В ПАРИЖСКИХ КЛУБАХ
В Париж наша беззаботная парочка прибыла в первых числах мая.
Сезон был в самом разгаре.
Мадлен, как истая парижанка, радовалась возвращению в Париж.
— И как нам до сих пор не пришла мысль бросить эту противную Ниццу, где мы только и делали, что проигрывали деньги, и приехать в малый Париж! — говорила она Николаю Герасимовичу.
Прожив несколько дней в «Hotel Continental», Савин и Мадлен наняли себе квартирку на Avenue Villier, близ парка Монсо.
Это была в сущности не квартирка, а небольшой домик-особняк, так называемый в Париже «Hotel prive».
Такое помещение много удобнее и приятнее обыкновенной квартиры. В таком особняке вы у себя дома полнейшие хозяева, избавлены от любопытства и сплетен соседей и от известных своею назойливостью парижских консьержей.
Вскоре по приезде в Париж Савину прислали крупную сумму денег, вырученную от продажи одного из его имений.
Эти деньги позволяли Савину опять зажить на широкую ногу, без стеснения и начать вести крупную игру в клубах.
Игра в парижских клубах очень развита, и играют большею частью в баккара.
Самая крупная игра в описываемое нами время велась в «Cerle royal» и в «Cerrle de la presse», в которых Николай Герасимович был членом.
Кроме этих первоклассных клубов, он мог играть и в других, куда попасть зависело только от желания.
Сами клубы заботились о привлечении игроков, в особенности крупных, и с этой целью они устраивали празднества и обеды, приглашая на них известных club-man-ов и любителей игры.
Игра составляет главный доход клубов, и чем крупнее игроки в них, тем выгоднее для его собственников или акционеров, так как с каждого закладываемого банка берется известный процент в пользу клуба, называемый «l'argent de la Caniotte».
Процент этот довольно большой, а именно: двадцать франков с каждой тысячи.
Банк закладывается от тысячи до ста и более тысяч франков.
При этом банк часто срывается понтами и вновь возобновляется банкометами, что заставляет их снова платить дань клубу — этой всегда выигрывающей «Caniotte».