Очевидно, смекнул Сеня, отношения между Свидетелями и Огненосным строились по принципу, напоминавшему любимую грабителями формулу «кошелек или жизнь». В данном случае негласный договор правителя со жреческим кланом звучал как «власть или жизнь». То есть, уступив реальную власть Свидетелям, Огненосный мог не волноваться за свою жизнь.
Иными словами, ситуация была куда серьезней, чем показалось Сене на первый взгляд. Свидетели не просто досаждали правителю, играя роль какого-то противовеса, вроде народных трибунов в Риме или бояр на Руси, не давая ему править по желанию собственной левой пятки. Они, по сути, и правили городом от имени Огненосного, с чем последний не очень-то смирился. Но теперь судьба сжалилась над правителем-марионеткой, подсунув в лице Шайнмы неожиданный козырь в борьбе за власть. Он же способ лишить Свидетелей авторитета в народе — а ни на чем другом, как считал по наивности Огненосный, влияние их не держалось.
Увы, недавнее покушение на Сенину жизнь показало, что есть у клана жрецов и другие рычаги, позволявшие разворачивать государственную машину в нужном им направлении. Так что правителю, если он вздумал подложить Свидетелям нечто живое, парнокопытное и хрюкающее, следовало для начала укрепить собственные тылы. Ибо договор, если кто-то его нарушает, рано или поздно становится недействительным для обеих сторон. И то, как скоро после разговора с Огненосным и его советником по Сенину душу пожаловал душегуб с кинжалом, говорит о том, что произошло это, скорее, рано. Донельзя шустро среагировали по другую сторону баррикад.
Впрочем, все перечисленные нюансы оставались головной болью, прежде всего правителя, а не Сени. От последнего требовалось сделать свою работу — прилюдно разоблачить вранье Свидетелей, на его стараниях паразитировавших. И надеяться, что уж тогда Смотритель Замка-Над-Миром пойдет навстречу своему эмиссару и вернет его домой.
Этим Сеня и занялся, придя в сопровождении двух воинов дружины Огненосного на рыночную площадь.
То был этакий лабиринт из дощатых лотков, заваленных мешками с зерном, овощами и фруктами, рыбой и кусками мяса; завешанных тканями и готовыми предметами одежды. Продавали здесь и живую скотину: коровы, козы и овцы стояли, привязанные к специально выделенным столбам, равнодушно поглядывали на толпящихся вокруг покупателей и время от времени подавали голос, словно напоминая о себе.
Кто-то торговался у лотка с одеждой. Причем сам торгаш, не желавший уступать ни грошика, имел вид оскорбленной невинности, будто королевские мантии продавал, а не простые домотканые штаны и рубашки.
Кто-то не покупал, а просто смеялся в голос… не иначе как над торговцем мясом, чей товар успела присмотреть для себя явно неплатежеспособная дворняга. И незаметно стянула с прилавка кусок, лежавший поближе к краю. Точнее, заметить-то ее торгаш заметил. Но только в последний момент, когда поздно было что-то предпринимать. Только и осталось, что шугнуть дворнягу палкой, а затем ею же замахнуться на ту компанию подростков, что восприняли произошедшее, как веселую комедию.
— А ну пшли вон! Бездельники! — сопроводил торговец свой жест такими словами. И юные весельчаки послушно удалились… впрочем, с подчеркнутой неспешностью да под собственный незатихающий смех.
А вот некий крестьянин продавал корову. Скептика-покупателя убеждая, что скотина эта не тощая, но стройная. И вовсе не старая, но просто порода у нее такая.
В общем, жизнь на рынке била ключом. И оставалось только постараться не утонуть в водах этого ключа. Сделать хотя бы это лично Сене казалось задачей не из легких. Уж очень мелкой величиной он себя ощущал на фоне толпы, заполонившей рыночную площадь — даже с парой телохранителей. Коих хотя бы не потерять среди людского сборища уже казалось чудом.
А ведь следовало еще привлечь к себе внимание всего этого человечьего моря. Но как это сделать, не имея под рукой мегафона, под ногами — трибуны, а поблизости — призов и подарков, на которые толпа бы обязательно клюнула?
Оставалось довольствоваться подручными средствами. В прямом смысле — то есть, руками, метающими молнии. Точнее, одной рукой; от второй, раненой, толку было мало.
Не хватало только повода пустить ее в ход. Да так, чтоб никто из торговцев, покупателей и просто прохожих-зевак не пострадал.
Остановившись сам и велев остановиться воинам из дружины, Сеня озирался по сторонам, пока людская река равнодушно обтекала всех троих — этакий скалистый остров. Наконец, Сеня приметил ворону, которой приспичило прогуляться по крыше одного из лотков. Вскинул руку; молния, даже при свете дня свернувшая ярко, прорезала воздух над головами заполонивших рынок людей.
Уже одно это заставило смолкнуть и остановиться хотя бы ближайших к Сене прохожих. Когда же подбитая молнией птица свалилась с крыши лотка и шлепнулась наземь кверху лапами, сначала замер, выпучив глаза, сидевший за этим лотком продавец. Затем и его покупатели, а также соседи по торговому ряду… их покупатели умолкли и застыли, глядя на свалившуюся, словно с небес ворону. А потом даже те, кому ни молния, ни подбитая ворона в поле зрения не попали, один за другим останавливались в нерешительности, потому что аналогичным образом поступали ближайшие к ним люди — стадный инстинкт рулил. Оставалось надеяться, что никто при этом не заорет «пожар!».
Не заорали. Напротив, словно волна тишины, экзистенциальная противоположность взрывной волны, поползла по рынку. Умолкали разговоры прохожих и покупателей, затихали призывные выкрики торгашей. Привычный для этого места шумовой фон неуклонно слабел.
— Колдун… колдовство! — затем прошелестел кто-то в толпе, и это слово, «колдовство» тоже не преминуло отправиться в прогулку по устам посетителей рынка.
А те из них, кто был к Сене ближе всех, повернули к нему лица с выражениями мрачной настороженности.
— Слушайте, люди! — выкрикнул тогда Сеня во весь голос, заглушая блуждавший по толпе ропот «колдун… колдовство», — не колдун я! Но Шайнма, посланник Хаода.
С этими словами он забрался на какой-то ящик, лежавший возле одного из лотков и, достав зажигалку, левой рукой с третьей попытки выщелкнул из нее огонек.
— Видите! — кричал он, поднимая над головой руку с зажигалкой и с досадой понимая, что видеть этот маленький огонек способны немногие. Особенно при свете дня.
К счастью, в экипировку воина дружины, как оказалось, входил небольшой факел, привязанный к поясу вместе с ножнами. И факел этот один из воинов, данный Сене в сопровождение, с готовностью подставил под огонек зажигалки.