Мгновение; единственное прикосновение руки того, кто назвался Шайнмой — и факел вспыхнул под восторженные вздохи стоявших рядом людей. Затем, погасив и спрятав зажигалку, Сеня взял факел из рук воина и, стоя на ящике, легонько размахивал им над головой.
— Видите! Видите! — кричал он, — только Хаод мог дать мне власть над своей стихией. Над огнем, способным сжечь любое отродье Тьмы как связку сухих дров!
— Шайнма… Шайнма… — зашелестело в толпе.
Кто-то бухнулся на колени. Кто-то отчаянно жестикулировал — очевидно, рисуя в воздухе священные знаки. И только торговец ближайшего к Сене лотка (на чей ящик тот, как видно, и забрался) сподобился более осмысленной реакции. Единственный из собравшихся, кто осмелился на вопрос:
— Зачем ты вернулся, Шайнма?
А вот тот факт, что посланник Хаода вообще остался жив (хотя Свидетели и пестуемая ими легенда утверждали обратное) торгаша с его практичным умом, похоже, не удивил. А может, торговец просто плохо помнил эту легенду. В любом случае, от Сени не укрылось такое невольное проявление инакомыслия. Это обнадеживало.
— Хаод послал меня, потому что избранный им народ живет во лжи, — начал Сеня, на ходу сочиняя собственную речь, — я пришел, чтобы открыть вам правду о себе. Правду, которую от вас скрывали на протяжении тысяч лет.
— Свидетели говорят, что Шайнма… настоящий погиб в бою с Маждулами, — недоверчиво проговорила полная женщина в толстом, заждавшемся стирки, платье.
Как Сеня ни храбрился, но пришлось ему набрать полную грудь воздуха, прежде чем произнести следующие слова:
— Свидетели врут. Обманывают вас вот уже пять тысяч лет!
Снова недовольный ропот прокатился по толпе. Да, нелегко было слышать такое о людях, Так долго считавшихся носителями истины и высшими авторитетами. А еще труднее было всем этим ушлым торговцам, почтенным отцам семейств, матронам… да пусть даже юнцам и пьяницам-неудачникам, тоже полагавшим за собой какие-то достоинства, признать, что всех их обвели вокруг пальца. Взрослых людей, не лишенных ума.
Не самое приятное открытие. И не самое безопасное для самооценки.
— Те, кому Свидетели приходятся потомками, — продолжал Сеня, повышая голос и стараясь перекричать ропот толпы, — не были свидетелями моей смерти. Но сами попытались убить меня! Подло нанеся удар в спину. Так не лучше ли теперь эту шайку называть не Свидетелями, а Предателями? Только вмешательство самого Хаода, бога Света сохранило мне жизнь. Но и спасенный… я вынужден был спать пять тысяч лет, прежде чем жизнь во мне… все мои силы восстановились окончательно. И вот теперь я пришел, чтобы открыть вам глаза, люди! И судить потомков предателей и лжецов!
Толпа раскололась. На одних было жалко смотреть — лица их не скрывали выражения растерянности и величайшего разочарования во всех привычных истинах, чуть ли не в самой прежней жизни. Другие бранились на разные голоса, ругая, кто Свидетелей, а кто самого Сеню-Шайнму.
Затем из рядов последних выступил коренастый, но уже лысеющий крестьянин средних лет, с взглядом, тяжелым как грозовые тучи.
— Слушай, Шайнма, — обратился он к Сене строгим голосом, каким, наверное, дома отчитывал расшалившегося сына, — ты говоришь, что Свидетели — лжецы и самозванцы. Но знаешь… они ведь помогли… помогают многим из нас. Вот мне, например. Мне хотелось солнечной теплой погоды… ну, чтобы огурцы росли лучше… ну и все остальное. Я отправился в ближайший храм Свидетелей и рассказал о своей просьбе. Мне сказали, что все будет, если я пожертвую немного денег… и чего-нибудь из живности… ну, что не жалко. Деньгу я пожертвовал, еще курицу в храм принес. Свидетели сожгли ее на своем алтаре, ритуалы все, какие полагаются, совершили. Так потом почти всю луну тепло и солнце стояло.
— Я понимаю, — машинально прикрылся Сеня этой дежурной фразой, на несколько мгновений смутившись перед напором крестьянина и его весомой в некотором смысле аргументацией.
Но быстро собрался с духом.
— Только это не Свидетели дали тебе тепло, — молвил он затем, — лишь Хаод властен над солнцем, он и велел ему светить для тебя… и для многих других. Но не потому, что ты что-то пожертвовал… кстати, при ритуале ты сам присутствовал? А то, может твою курицу не на алтаре сожгли, а зажарили на ужин.
У крестьянина, когда он услышал последнюю фразу, выражение лица сделалось — как у рыбы, вытащенной из воды. Выпученные глаза, рот судорожно ловит воздух. Пришлось Сене срочно подслащивать пилюлю.
— Просто ты добрый и честный человек, — сказал он, улыбаясь своему оппоненту, — трудолюбивый, верен жене, не пьешь… без веских на то причин. И редко кого обманываешь. Так ведь?
— Вообще стараюсь правду говорить, — отвечал крестьянин, упирая именно на эту свою добродетель, а по поводу трезвости да супружеской верности не слишком обольщаясь, — даже если она кому-то не по душе.
— И правильно, — ободряющим тоном сказал Сеня, — такие… именно такие люди более всего по сердцу Хаоду. Так хватит ли у тебя смелости признать эту, новую для тебя правду? И высказать ее любому, кто еще держится за древнюю ложь?
Коротко кивнув, крестьянин отступил и с вызовом оглядел окружавшую его толпу. Как будто уже здесь и сейчас готов был выискивать маловеров, усомнившихся в словах Шайнмы, да наставлять их на путь истинный.
Но остальные собравшиеся не решались возражать — ни этому крестьянину, ни, тем паче, самому Сене. И тому уже начало казаться, что дело в шляпе, что его миссия, по крайней мере, на рынке, выполнена… когда возникла проблема. Причем с неожиданной стороны.
— С меня хватит! — это рявкнул один из воинов, отряженных для сопровождения Шайнмы, — Хорвуг сожри, я не собираюсь больше слушать это! Огненосный может засунуть себе в зад свои приказы! И провернуть там пару раз для верности. Но как смеет этот сопляк-переросток говорить такое о наших учителях истины? О самых мудрых людях нашего народа… вытащивших нас из дикости?
С этими словами он выхватил из ножен меч. Бронзовый, сиречь сплавленный из двух мягких металлов — олова и меди. Но Сеня еще в схватке со слугой-предателем успел убедиться, что оружие даже из этих якобы мягких металлов может быть опасно.
— Я отрублю твой поганый язык! — выкрикнул воин, — вместе с дурной башкой!
Он замахнулся мечом, но напарник — тот, который пожертвовал Сене факел — тоже был начеку. И скрестил с внезапно взбунтовавшимся товарищем клинки, одновременно пытаясь оттеснить его от импровизированного помоста-ящика со стоявшим на нем Сеней.
— Да что с тобой? — вопрошал воин, сохранивший верность правителю, — ты же видел… это действительно Шайнма! Только он мог такое совершить… повелевать огнем и молниями.