Кроме того, сделавшийся весьма практичным за время жизни среди первобытных людей, Сеня не мог не подумать, что на перемещение во времени или между мирами требуется энергия. И немаленькая. А даже если запас энергии у Бовенгронда тоже стремится к бесконечности, тратить ее на простую похвальбу не есть разумный поступок. Уж лучше, думал Сеня, ту же энергию пустить на его возвращение домой. Как, собственно, и договаривались.
Тогда что?..
— А кто такой Шайнма? — окликнул Сеня Гоба. Истощивший, похоже, свой запас словоохотливости, тот не первый час молча сидел на облучке, склонив голову, держась за поводья и вперив взгляд в бурые воловьи спины.
— А?.. — отозвался мужичок, словно Сенин вопрос застал его врасплох, и напомнил нерадивого школяра, бездельничающего на уроке, но дождавшегося расплаты — внимания строгой учительницы, — ох… ну да. Забыл, что ты не местный. Шайнма — это великий герой древности. Посланник Хаода, бога Света. Свидетели говорят, он дал нашим предкам огонь… и изгнал ужасных Маждулов, самой Тьмой порожденных.
«Маждулы — это так здесь называются Масдулаги! — вмиг сообразил Сеня, — вернее, не здесь, а теперь. По прошествии черти скольких лет! Конечно, странно было бы, если б язык за то время ни капельки не изменился. Если уж «Слово о полку Игореве»… например, читать трудно, даром, что для его автора тоже родной язык — русский. Строго говоря».
Радовало, что туман, порожденный Бовенгрондом, наделил его умением понимать и этот, изменившийся язык.
Сказав «аз», следовало говорить и «буки». То есть…
«А Шайнма — соответственно, Сейно-Мава, точняк! — продолжил Сеня свои мысленные рассуждения, — сиречь ваш покорный слуга собственною скромной персоной!»
Теперь становилось понятнее, почему именно этот этап в истории здешней цивилизации Смотритель Бовенгронда выбрал для возвращения «легендарного героя». Пока еще о его подвиге здесь хранили священную память. Хоть и успели исказить историю Сениного здесь предыдущего пребывания, преувеличить, мимоходом приписав своему спасителю божественное происхождение. К временам же компов и автомобилей легенду о Шайнме наверняка успели бы объявить первобытным суеверием, а то и вовсе забыть.
Однако цель возвращения «героя» оставалась для Сени покрытой туманом. Примерно таким же густым, как и тот, что принес его в этот мир. Потому что, брякни Сеня хотя бы в присутствии тех же Гоба и Зифра, что не простого смертного они подвозят, но ожившую легенду, те в лучшем случае рассмеются и не поверят. В худшем обидятся или даже рассердятся, сочтя такое признание насмешкой над святыней. И велят столь бестактно поведшему себя пассажиру покинуть борт. Ну, или напугаются и посчитают колдуном, захоти Сеня в доказательство своих слов выпустить пару молний при помощи вмонтированного Смотрителем имплантата.
А коль так, оставалось Сене до поры скрывать свое инкогнито, аки Гарун аль Рашид. И надеяться, что попав в город да осмотревшись, удастся и сам этот изменившийся за тысячи лет мир узнать получше, и сообразить, что делать дальше.
3
До, собственно, города удалось добраться уже ближе к вечеру. Солнце, во всяком случае, давно успело миновать зенит, и теперь готовилось скрыться за ближайшими деревьями и вершинами гор. Прежде же повозка Гоба пристроилась к целой веренице других возов — обменять излишки урожая на звонкую монету нашлось много желающих. И все они были столь же чужды спешке и суете.
Затем еще эта растянувшаяся вдоль дороги колонна миновала предместья. Деревни из бревенчатых избушек или даже землянок с крышами соломенными или из дранки. А вокруг — поля, огороды и пастбища.
То есть, остаток пути пришлось преодолевать в составе целого стихийного каравана — и стада тягловых животных соответственно. А как обычно бывает при большом скоплении живности, к прочим неудобствам поездки добавилась густая, повисшая в воздухе, вонь. От нее хотелось зажимать нос, даже жмурить глаза… но только Сене. Тогда как Гобу и Зифру сей запах был, похоже, привычен.
Так что когда до частокола, опоясывавшего успевший стать долгожданным город, осталось несколько метров, Сеня, которому до чертиков надоело ерзать на занозистых досках телеги да вдыхать аромат множества парнокопытных, с облегчением соскочил на землю. И лавируя меж возов, ринулся к ближайшим воротам (к счастью, открытым), в направлении которых и тянулась полоса дороги.
У ворот ожидаемо дежурила пара стражников в кожаных куртках с металлическими бляшками и кожаных же шапках; примерно таких же, как у Гоба домотканых штанах да кожаных сапогах. Руки стражников сжимали длинные копья — крепко, решительно. Однако чинить препятствия пешему гостю города они не стали. Лишь скользнули ленивыми взглядами, признав Сеню не то безопасным, не то бесперспективным для сбора мзды. И снова устремили взоры в направлении дороги. Точнее, цепи груженых возов, получить с которых можно было неизмеримо больше, чем с одинокого путника. Не говоря уж о том, что под грудой овощей или зерна можно было незаметно провести по ту сторону частокола что-нибудь запретное.
Ну а Сеня без хлопот и задержек миновал частокол и теперь брел по улице, осматриваясь и тихо удивляясь.
Город оказался и впрямь велик — взглядом не окинуть точно. Миллионы человек здесь, понятно, жили едва ли. Но вот тысячи, а то и десятки тысяч — весьма вероятно.
Сам облик города вызвал у Сени праздный и не слишком уместный вопрос: эпоха, в которую он попал ближе к средневековью или к античности?
На средневековый город… по крайней мере, как его принято изображать в фильмах, это место совсем не походило. Дома не теснились один к другому, не налезали друг на дружку и не нависали над узенькими улочками. Но, за исключением кое-как сработанных лачуг-хибарок (не шибко многочисленных), стояли в окружении своих палисадов — добротные сооружения из бревен и камня да с просторными дворами, хозяйственными постройками. И крышами из той же дранки, а уж никак не стереотипной черепицы.
Не имелось здесь и такого атрибута шаблонных средневековых городов, как булыжные мостовые. Улицы здешние либо не были вымощены вовсе (и тогда стоило смотреть себе под ноги, дабы не споткнуться или не наступить в лужу), либо вымощены досками. В последнем случае то были целые проспекты, вмещающие толпы народу, и где могли свободно проехать и всадники, и повозки вроде той, что принадлежала Гобу.
Очевидно, город еще не был населен настолько густо, чтобы вынудить тесниться и жителей его, и здания. И, соответственно, не успел превратиться в гигантскую помойку, рай для крыс и рассадник чумы.
Не успел… но в то же время на город из более древних времен он походил еще меньше. Правда, виноват в том скорее был Сеня, как и большинство его современников. При словосочетании «древняя цивилизация» припоминавших уроженцев теплых краев — прежде всего, Средиземноморья. Греков, римлян и египтян, финикийцев с Карфагеном; евреев, увековечивших себя, любимых в «Ветхом завете». Или соседствовавших с главным морем Европы, заходивших к нему «на огонек» (и где им действительно давали прикурить) вавилонян и персов. Тропики-субтропики, пустыни и пальмы.