Маргарет хотела, чтобы он обнял ее, прижал к себе, попытался поцеловать — что угодно, только бы не стоял перед ней, не сожалел о прошлом и не настаивал, что он не герой. Чем же будет лучше, если она уйдет из его жизни, его мыслей и чувств? Она надеялась, что он любит ее, поверила, что он, как было однажды, может сделать ей предложение, только на этот раз с реальными доказательствами любви.
Карминно-красная ракета окрасила небо. Как бы Маргарет хотелось бросить одну из искорок, парящих в небе, в черноту его глаз. Ей хотелось встряхнуть его, ошарашить, как тогда, когда она, одевшись в костюм своего кузена, бросилась между занесенными клинками. Она была почти в отчаянии, что за все это время не смогла достучаться до его души, изменить его отношения к ней, что в нем не зародилось того чувства, что сжигало ее душу. Одно из этих чувств, должно быть, отразилось на ее лице, потому что, когда небо осветилось в следующий раз, он сказал:
— У вас странный взгляд. О каких безумствах вы думаете, Жемчужина?
Огни фейерверка отразились в зрачках Жемчужины, и ее глаза опасно сверкнули. Дейд все еще считал, что эта невинная жемчужина, стоящая перед ним, была бы хорошей парой для человека попроще, чем он, проще и наивнее, человека неискушенного, как и она сама. Он все еще считал, что лучшей пары для Жемчужины, чем Уоллис, не найти.
— Если вы так твердо убеждены, что в вас нет ничего героического и что нам лучше больше никогда не встречаться, то я бы попросила вас, чтобы вы не называли меня Жемчужиной, — выпалила она.
Ее внезапная вспышка ошеломила Дейда.
— Но какое отношение имеет одно к другому?
Маргарет сделала шаг назад и вновь вернулась в спасительную тень дерева. Ее руки дрожали.
— Для меня имеет.
Смутившись, он удивленно покачал головой. Слишком простая логика.
— Простите, мисс Дорнтон, если мои слова показались вам оскорбительными. Я не хотел обидеть вас. Я всего лишь хотел сделать этот вечер приятным для вас и пожелать счастливого пути.
— А это очень приятно, когда вам говорят «до свидания»? — с жаром возразила она, не в силах больше сдерживать ярость и боль, которые огнем жгли ее. — А мне-то казалось, хотя, по-видимому, это была ошибка, что вы и я… что между нами особые отношения… что у вас ко мне какие-то чувства. — Слова словно разрывали ей горло. — Я была просто в отчаянии, что больше никогда вас не увижу. Я осмелилась надеяться, что вы испытываете то же самое. — Странный смех вырвался из ее груди, словно ее собственные слова показались ей забавными.
— Ш-ш-ш, моя сладкая Жемчужина.
Она только покачала головой.
— Не называйте меня так, — повторила она.
— Хорошо, не огорчайтесь, я больше не буду называть вас Жемчужиной. Ведь я пришел сегодня не для того, чтобы сделать вам больно.
— Не для того? И не для того, чтобы я снова попала в неприятную историю? Тогда чего же вы хотели, милорд, устраивая эту встречу? Вы очень подробно объяснили мне, чего вы не хотели, но никак не скажете, чего же вам хочется.
Он растерянно посмотрел в темноту. Неужели она действительно не подозревает о его чувствах к ней, которые грозят взорваться словно порох? Ее тонкая, гибкая фигура трепетала, словно молодое деревце на ветру. Больше всего на свете ему хотелось прикоснуться к ней, обнять, а ее собственные руки, не находящие от волнения места, порхали, словно мотыльки, перед ее белой грудью, дразнящей его из глубокого, по моде, выреза.
— Чего же вы хотите? — снова спросила она. — Вы хотите, чтобы я презирала вас, как другие? Чтобы видела в вас только плохое и не обращала внимания на хорошее, доброе, героическое? Вы были для меня героем, моим белым рыцарем. Пожалуйста, не пытайтесь убедить меня в обратном. Вы спасли меня от бешеной собаки и делали все, чтобы уберечь меня от собственной глупости и посягательств Крейтона Соамса.
— Единственный, от кого вас не может спасти белый рыцарь, так это от себя самого, моя дорогая Жемчужина, — прошептал Дейд. Он мягко, но уверенно притянул ее к себе и, не говоря ни слова и выбросив из головы мысли об Уоллисе, коснулся губами ее губ.
Маргарет не сделала ни малейшей попытки сопротивляться лорду Дейду. Более того, она весь вечер ждала, что он, может быть, поцелует ее и хоть как-то даст понять, что это расставание для него так же серьезно и тяжело, как и для нее. Чуть наклонив голову, она вытянула губы, как привыкла целовать родственников и подруг. Однако то, что последовало за этим, было совсем иным, она даже не могла вообразить, что так бывает, хотя столько раз представляла, как целует этого мужчину.
Губы Ивлина Дейда, теплые, мягкие, осторожно коснулись ее губ и тут же отпрянули, но, прежде чем Маргарет с легким разочарованием успела поднять голову, она была полностью обезоружена последовавшим за этим страстным поцелуем. Дейд крепко обнял ее за талию и притянул к себе. Их губы неловко прижались друг к другу, но ее неумение не остановило его, наоборот, он искал ее губы, чуть наклонив голову, целовал их и все крепче прижимал Маргарет к своей груди.
Она ощущала, как вздымается его грудь. Испуганная магией его прикосновений, она приоткрыла рот, и Дейд с легким вздохом провел влажным языком по ее дрожащим губам. Это было так замечательно!
Когда их губы снова слились, небо вспыхнуло огнями, и, так же как ракета у них над головами, внутри Маргарет что-то взорвалось, наполнив ее светом и теплом. Ее губы таяли от горячих, влажных прикосновений его ищущих губ.
Это были совсем не те поцелуи, которые она знала раньше. Они прожгли ее с головы до ног. Ее губы были необычайно чувствительны и дрожали под натиском его губ. В этих поцелуях было что-то животное, первозданное, как и неожиданно требовательные объятия его рук, такие крепкие, что Маргарет подумала, что он хочет с помощью какого-то волшебства вобрать ее в себя. Эти крепкие руки посылали во все уголки ее тела волны неожиданных ощущений, пока ей не стало казаться, что он касается ее не только снаружи, но и изнутри. Он коснулся пальцем ее щеки, потом скользнул по шее, погладил ямку на горле и замер у края лифа. Маргарет застонала. Тепло его рук, жар губ, растущая ноющая теплота между ног пронзили ее осознанием того, что же такое желание.
Наслаждаясь мягким теплом, которое разливалось по всему ее телу, Маргарет была убеждена, что властное и всеохватывающее чувство, растревожившее каждую клеточку ее тела, лишившее сил и уверенности, опасно и греховно. Сам воздух, в котором продолжали взрываться огни фейерверка, казалось, наполнялся запахом серы. Если это грех, то она поддалась ему. Ее губы искали его губы с такой страстью, какой она не подозревала в себе. Обвив руками его шею, она выгибала спину под его ладонями. Ноющее тепло в бедрах достигло апогея. Она хотела, не зная как, облегчить эту боль. Она хотела, чтобы его руки продолжали ласкать ее, чтобы его губы не переставали целовать ее… Она хотела, хотела, хотела… и вот, когда она окончательно сдалась, когда его влажный язык заскользил по ее губам и она застонала от восторга, ощутив, как его ладонь проникла за лиф и тронула тугой и ноющий сосок, небеса разверзлись с таким грохотом, что, казалось, земля задрожала под ногами у влюбленных.
Глава восемнадцатая
Они в замешательстве отпрянули друг от друга.
Лицо лорда Дорнтона исказилось, и с криком «Господи!» он бросился туда, откуда раздался крик.
Маргарет понадобилось гораздо больше времени, чтобы прийти в себя, и она, покачнувшись и широко раскрыв от страха глаза, неуверенно последовала за ним в сторону взрыва, вместо того чтобы, как все, броситься в противоположную сторону. В едком облаке дыма единственным ориентиром для нее был черный плащ Дейда.
Они бежали туда, где кончалась темнота. Впереди, за последними деревьями и кустарником, находилась поляна, с которой двое мужчин с факелами запускали фейерверки.
— Порох! — раздался из дыма срывающийся от волнения голос. — Взорвался порох!